Свободна от обязательств

Задремать ей, конечно, не удалось, но насчет расслабиться — это вполне. Марина отключилась, поплыла вслед за хлынувшим в окна салона предобеденным солнцем, растаяла от хорошей спокойной музыки, идущей откуда-то сверху, будто льющейся нежным потоком на голову. Праздник какой-то, единение яркого солнечного света и музыки. И сладких салонных запахов. А вон там, в холле, сидит ее юный любовник Илья, журнальчик почитывает. А вот и какая-то девица к нему подвалила. С подносом, в желтом коротком платьице. Таком же, как у Саши. Ага, это сервис у них местный — посетителей кофеем поить. Но как эта девица изгаляется перед ним, боже ты мой! И улыбается… Да ладно, она тут по должностной инструкции всем улыбаться обязана, а вот вы, старая расслабившаяся девушка Марина Никитична, чего в кресле сидите, психуете? Ревнуете, что ль? Приятно вам ревновать, да? Но ведь ревнуют собственницы, а вы вроде как на вечное женское право в данном конкретном случае и не претендуете. Или уже претендуете? А что делать, раз само в руки идет? А может, это судьба?

Пустив на самотек эту коварную, но до ужаса приятную мысль, она вздохнула коротко, будто всхлипнула, и Саша, согнувшись, глянула на нее удивленно:

— Я вам больно сделала?

— Нет-нет, Сашенька. Что ты. Все хорошо. Работай спокойно, я вся до остатка твоя.

Кивнув, Саша выпрямилась, и Марина снова глянула в холл. Девица, поставив перед Ильей дымящуюся чашку, удалилась, скромно, но красиво виляя задом. Достойно так виляя.

«Вот интересно, к примеру, как бы Машка отнеслась к Илье?» — подумала, глядя на девицу, Марина. Ей семнадцать, ему двадцать семь. Опасное пограничное состояние, между прочим. Не любила Марина пограничных состояний, всегда сознавала в себе это качество. Муж должен быть старше жены, от свекрови надо жить отдельно, ребенка надо заводить вовремя. Ага. Все правильно. А Волга впадает в Каспийское море. А Москва — столица нашей родины. И все-таки! Зачем им с Машкой оно нужно, это опасное пограничное состояние? Нет, точно все бабы — дуры… Стоит их обласкать, они уж и на будущее всякие планы начинают строить.

— Ну вот, с прической мы справились, — довольно проговорила над ее ухом Саша. — Отлично получилось, между прочим. Класс. Все-таки есть во мне чувство образа.

— Посмотреть-то можно? — спросила Марина и попыталась развернуть кресло к зеркалу.

— Нет. Погодите. Рано еще. Сейчас макияж будем делать.

— Да я одним глазком, — прохныкала Марина заискивающе.

— Нет. Потерпите. Это недолго…

— Ладно уж. Потерплю. Прямо издевательство какое-то над человеком.

— Ага… Над всеми бы так издевались. А вам Илья кем приходится? Он так за вас просил. Мне пришлось отзваниваться, чтоб очередную клиентку на более позднее время записать.

— А что, очередь большая? — преувеличенно-заинтересованно спросила Марина, чтобы увести опасный диалог в сторону.

— Ну да… — явственно скользнули в голосе девушки горделивые нотки. — Я вообще одним из лучших мастеров в городе считаюсь. Да сами скоро увидите. Вам с этой стрижкой больше двадцати пяти не дашь. Обалдеете просто!

Марина хмыкнула, и сама не поняла отчего — то ли аванс на омоложение одобрила, то ли сильно в словах девушки засомневалась. Снова расслабившись и подняв лицо к солнцу, как молодой подсолнух, она отдалась легким прикосновениям кисточек-щеточек. Ощущение было странным — одновременно щекочущим и аппетитно возбуждающим. Наверное, опасная эта штука — предвкушение предстоящего чуда собственного преображения. А вдруг преображение не состоится? Вдруг эта Саша настригла ей на голове невесть что — ирокез какой-нибудь немыслимый?

— Ну, вот и все… — довольно проговорила Саша, отходя на два шага и любуясь своей работой. — Да погодите вы, пеньюар сниму.

Ловким движением сдернув с нее желтую накидку, Саша развернула кресло к зеркалу, и Марина глянула на себя настороженно…

Она даже не поняла поначалу, чье лицо увидела в зеркале. Уж точно не свое. Даже оглянулась назад растерянно: не стоит ли кто за спиной? За спиной стояла только улыбающаяся, довольная Саша, да и то в некотором отдалении. Стало быть, это ее собственное лицо там, в зеркале? Но этого просто не может быть. Там девчонка какая-то. До боли знакомая. Лихие светлые вихорки приятного медового оттенка — под цвет глаз — красиво клубятся надо лбом, кожа светится матово и празднично, оттененная румянцем, и губы блестят незнакомой округлой припухлостью. А еще — брови вразлет. У нее что, от природы такие красивые брови? Надо же… И шрамик на виске трогательный. Удачно вписался в образ. Как тут и был.

— Ну? Нравится? — не выдержав ее молчания, чуть обиженно спросила Саша.

— Не то слово…