Свободна от обязательств

— Ну заквохтала, курица Галина Бланка. Ты чего, мам? Мне в следующем году семнадцать исполняется, замуж пора, а ты все «не ходи — снег башка попадет…»

— Какой замуж, Машка? С ума сошла? Ты там с мальчиком познакомилась, да?

— Ага. Познакомилась. Но это не для «замужа», ты не бойся. Про «замуж» я так просто ляпнула, для общей картины моего взросления.

— А… Ну, тогда ладно.

— Мам, а чего у тебя голос такой?

— Какой? — испуганно прохрипела Марина и чуть прокашлялась в сторону. — Обыкновенный у меня голос.

— Не-а. Не обыкновенный. Он у тебя какой-то… волнительный. А папа дома, мам?

— Н… Нет… Папа не дома…

— А где он? Опять у бабушки?

— Да… Да, Машк, он у бабушки.

— Понятно… Ладно, я ей потом позвоню. А то у папы телефон все время отключен. Опять, наверное, забыл деньги на счет закинуть? Ждет, когда ты это сделаешь? Рассеянный с улицы Бассейной?

— Ага. Ты же знаешь нашего папу.

— Мам, у вас там все нормально?

— Да. Все нормально. Не волнуйся.

— Ну ладно. Меня ребята ждут. Мы в местный клуб намылились. Все, не скучайте там без меня! Пока! Целую!

— И я тебя целую, доченька…

Зажав телефон в горячей ладони, Марина тихо пошла в спальню, неся в себе ощущение своей женской беды, от которой так удачно спасалась бегством. Чего от нее спасаться-то? Куда? Пройдет июль, наступит август, приедет Машка — и придет конец коротким каникулам. А потом будет осень. И одиночество. У Машки своя жизнь. Нет, роман с Ильей, может, еще и продлится какое-то время. Короткими встречами. На бегу. Машка — девушка активная, дома вечерами не сидит. А потом…

Юркнув под одеяло, Марина уткнулась лицом в подушку, замерла. Почувствовав руку Ильи на своем плече, дернулась нервно.

— Эй, ты чего? — тихо спросил Илья. — Случилось что-нибудь?

— Нет. Ничего не случилось.

— А кто это звонил? Дочка?

— Да. Дочка. Машка.

— А зачем ты ей врешь?

— В смысле?

Марина резко села на постели, уставилась на Илью удивленно. И немного зло.

— В том смысле, что не говоришь ей правду, — тем же спокойным тоном продолжил Илья. — Мне кажется, ей лучше сказать.

— Что сказать? Что отец ее бросил, а у матери тут же молодой любовник завелся?

— Я не завелся, Марин. Заводятся мыши и тараканы, а я человек. Мужчина. И я люблю тебя.

— Даже так? Уже и любишь?

— Да. Люблю. Не злись, пожалуйста. Все будет хорошо, Марина.

Она долго смотрела Илье в лицо — открытое, молодое, красивое. Он тоже глаз не отводил, смотрел прямо, даже несколько вызывающе. Потом протянул руку, провел теплой ладонью по ее щеке, будто вытирая слезы. Хоть и не было никаких слез, но она вдруг повелась за его рукой, как кошка, и он с силой потянул ее к себе. Последней здравой мыслью было — все же хорошо, что он есть. Правда, промелькнула за ней еще одна мысль о том, что надо бы свекрови позвонить, предупредить, чтоб Машке ничего про случившуюся их семейную драму не рассказывала. Но это потом, потом…

Вечером свекровь позвонила сама. Нарушила идиллию. Она, эта самая идиллия, развернулась на кухне и пребывала как раз в своем апогее — Илья вот-вот должен был достать с шипящей маслом сковородки первый, самый поджаристый, шницель и положить Марине на тарелку. И в этот момент — звонок! Вместо мяса — Марина ощутила оскомину на зубах. У нее всегда во время телефонных разговоров со свекровью возникало неприятное кислое чувство во рту — будто съела лимон с корочкой и без сахара.

Однако главная задача невестки — терпеть. Сохранять мир в семье. Ведь Олег очень любил свою маму. А мама любила своего сына… Хотя при нынешних обстоятельствах терпеть Марине было вовсе и не обязательно? Может, нахамить ей от всей души? Однако по первым, привычно прозвучавшим капризно вопросам Марина поняла, что свекровь, бедная, и не знает ничего о решительном поступке сына.

— Ну как у вас там дела? Почему ко мне Олег не едет? Не отпускаешь, что ли? Ты, случаем, не забыла, что у твоего мужа пока еще мать жива?

— Я не знаю, почему он к вам не едет, Вероника Андреевна. Я не в курсе.

Слова ее прозвучали таким холодом, что даже Илья удивленно обернулся от плиты, взглянул вопросительно. Потом тихо чертыхнулся от прилетевшей на ладонь капельки раскаленного масла, начал выкладывать шницель на большую тарелку. Марина сглотнула в предвкушении — то ли от скорого утоления голода, то ли от возможности «не терпеть». Ждала реакции свекрови, готовилась к тому, что та сейчас взорвется возмущением.

— То есть как — не в курсе? Сегодня же выходной. Ты что, не знаешь, где твой муж находится?

— Понятия не имею.

— То есть?… Постой?… Ты почему со мной так разговариваешь, Марина?

— Нормально разговариваю. Вы спросили — я ответила. Что вы от меня хотите?

— Я хочу знать, где сейчас находится мой сын. Неужели непонятно?

— А я совсем не хочу знать, где сейчас находится ваш сын. Он еще три недели назад от меня ушел, Вероника Андреевна. Так что…

— Как?… Как ушел? Куда ушел?

— К другой женщине. Вернее, к девушке. Молодой и красивой. Настей зовут.

— К какой Насте? Не знаю я никакой Насти! Марина, ты в своем уме? Что ты несешь?

— Я не несу. Отныне я ничего больше не несу. Яйца кончились. И курица во мне кончилась.