Свободна от обязательств

На деревянных ногах Олег прошел в комнату, оглядел разбросанный по постели Настин гардероб. Второпях собиралась. Как воровка. Небось еще и благородством своим упивалась. Как же, ребенка она спасает. А он, выходит, монстр и детоненавистник и с утра до ночи только и мечтает о Лизиной гибели. Да у него, между прочим, своя дочь есть, если на то пошло! И он всегда был ей хорошим отцом! А девочка Лиза ему чужая, чужая! Не для того он своего родного ребенка бросил, чтобы чужого ни с того ни с сего растить. Не получится у него с чужим. Неужели это так трудно понять? Взяла и уехала, приняла свое решение, разрушила все, идиотка!

Сжав кулаки, он резко развернулся от постели, шагнул к креслу и, сбросив с него Настины шмотки, плюхнулся устало. Откинувшись на спину и закрыв глаза, попытался расслабиться. Но тело расслабляться не желало, раздражение ходило ходуном внутри, требовало выхода. Хотелось или накричать на кого-нибудь, или что-нибудь разбить, расколотить. Прямо костер внутри горел. Челюсти свел до боли, кулаки сжал, дыхание было сухое и частое. Настину одежду, что ли, порвать? Он в кино видел, что мужики так делают, когда злятся.

Пружиной вылетев из кресла, Олег затоптался на месте, шаря глазами по комнате. Отчего-то взгляд упал на давешнюю хозяйскую шкатулку с пуговицами, одиноко притулившуюся к книжным корешкам на полке. Ту самую. Он помнил ее, эту шкатулку. Лиза просила поиграть, а он не разрешал. И тогда Настя поступила по-своему, на его воспитательные экзерсисы махнула рукой. Уже тогда махнула…

В два шага допрыгнув до полки, Олег схватил шкатулку, размахнулся и шмякнул ею об пол что было силы. Она раскололась надвое резными деревянными ящичками, пуговицы брызнули по ковру, раскатились блестящей гладью. Вот так вот вам. Собирайте. Поступайте как знаете. Будьте благородными, воспитывайте чужих детей. А с него хватит.

Решительно шагнув к телефону, он набрал знакомый номер, и трубка тут же откликнулась томным растянутым Марининым голосом:

— Да-а-а…

— Марина? Нам поговорить надо.

— Так поговорили уже. Два часа назад.

— Нет. Это не то. Надо серьезно поговорить. Прошу тебя.

— А о чем?

— Давай завтра с тобой встретимся. Хорошо? В «Ромашке». Только приходи без этого твоего… Пожалуйста.

— Ну хорошо, раз так… А когда?

— В пять часов. Сможешь?

— Смогу.

— Тогда до встречи.

Он торопливо положил трубку, словно боясь, что Марина передумает. Потом перешагнул через пуговичную кучу, прошел в прихожую, рывком открыл дверь. Надо уйти отсюда. Подальше. И побыстрей. К маме. В самом деле, он так давно не был у мамы. И не звонил. Она там волнуется, наверное. А он не звонит. И Машке не звонит. Такой вот плохой сын и подлец отец, взлелеявший в себе преступную нежность. Все. Хватит с него. Пора исправлять свои ошибки.

* * *

Хорошо, что она не стала жечь мосты. В тридцать восемь лет нельзя за собой жечь мосты. Они и сами обвалятся. Было в голосе Олега вчера, когда он ей позвонил, что-то такое… Она сразу поняла: будет обратно проситься. Недаром же вместе двадцать лет прожили. Да и свидание он ей назначил не где-нибудь, а именно в «Ромашке». Это было их кафе. Кафе их молодости. Господи, как бы не сглазить…

Марина шла против неожиданно разбушевавшегося ветра, подняв воротник пиджака, цокала каблуками по асфальту. Потом неожиданно для себя оглянулась испуганно. Чего это она? Нечего и некого ей бояться. Да, сбежала сейчас от Ильи, струсила, не стала ничего ему говорить. Отпросилась с работы пораньше. В конце концов, она не обязана ему отчитываться. Пусть лучше спасибо скажет за приобретенный жизненный опыт. А с нее хватит, хорошенького понемножку. Ну их, эти каникулы с праздниками. Очень уж обратно хочется, в привычную обыденную и устойчивую жизнь, в ту самую, с беготней по магазинам, с пылесосом в обнимку, с обедами-ужинами, с беспокойством о каждодневной чистой рубашке для мужа. Вот именно — для мужа! Пусть он не крепкая стена в смысле пресловутой надежности, но он муж. А она — жена. Да за одними этими понятиями с головой укрыться можно, и жить себе дальше, и нести их впереди себя, как гордое знамя.

Олег сидел за дальним столиком, с понурым видом склонившись над чашкой кофе. У Марины сердце сжалось: небритый, неухоженный, косматый какой-то. Подошла, села напротив. Когда уже села, лихорадочная мысль в голове закопошилась: может, покапризничать маленько? Чего это она так, с разбегу? Состроить гордый вид, понасмешничать, про Настю спросить?

— Привет…

Олег вздрогнул, поднял измученные глаза, растянул губы в улыбке:

— Привет… Слушай, Марин, а Машка когда приезжает?

— Машка? Так ты для этого меня сюда позвал — спросить, когда Машка приедет?

— Нет. Не для этого. Хотя и для этого тоже. Я тут подумал, Марин, чего мы ее будем травмировать?

— А ты считаешь, не надо?

— Да. Я считаю, не надо. Столько всего на девчонку свалится: и отец ушел, и у матери любовник молодой. Она не перенесет столько всего сразу. У нее сейчас переходный возраст, мало ли чего ей взбредет в голову?