Свободна от обязательств

Хорошо, что не упал. Потому что открыла совсем не Настя. Открыла незнакомая молодая деваха с квадратным лицом, с рыжей травленой челкой до глаз. Сбоку из-за девахи выглядывал мальчишка — конопатый, вихрастый, в голубой байковой пижаме с зайчиками.

— Ой, Дениска, это не папа… Иди спать… — произнесла она разочарованно и попыталась запихнуть голову ребенка за спину. — Вы, наверное, дверью ошиблись?

— Нет… Простите, но… А Настя где?

— Какая Настя? Нету тут никакой Насти.

— Но полтора месяца назад здесь жила Настя, я знаю.

— А, так это вы про прежнюю жиличку спрашиваете? Ну да, была такая. С ребенком. Она хозяйке за квартиру задолжала, и та ее вытурила. Какое мне, говорит, дело до твоих трудностей? Такая сволочь эта хозяйка! Если человек работу потерял, так это же временно, правда? Вот устроилась бы и заплатила бы все долги. У меня муж тоже вот-вот работу потеряет. Пьет, зараза. А эта сволочь такие деньги за квартиру дерет, что никакой зарплаты вообще не хватит!

— А вы не знаете, случайно, куда она переехала? — с трудом вклинился Олег в этот грустный монолог.

— Не-а. Не знаю. Да я Настю-то эту и в глаза не видела, мне на нее хозяйка жаловалась. Это уж я так, свои выводы сделала.

— Спасибо. До свидания. Извините. Спокойной вам ночи, — попятился Олег в сторону лестницы, вежливо улыбаясь и глупо кланяясь. — Еще раз прошу прощения, что побеспокоил.

Ему вдруг смешно стало от собственной сладкой вежливости. Вспомнилось, как хихикала над ним по этому поводу Настя, как дразнила его любезнейшим помещиком Маниловым, как незаметно пыталась состроить ему забавное миндальное личико, когда он расшаркивался где-нибудь с присущей ему тщательностью. И впрямь водился за ним такой грешок. Любил он иногда ни с того ни с сего вдруг поманерничать лишку, выставить впереди себя флагом нежную мужскую интеллигентность. Настя, где же ты? В каком месте тебя искать? Позвонить бы, да он в тот день, когда шкатулку с пуговицами разбабахал, заодно и телефон в мобильнике стер… Мосты сжигал, идиот. Хотя чего отчаиваться раньше времени? Девчонка — не иголка в стоге сена, найдется. Надо к бабкам ее съездить. Они наверняка знают, где внучка прячется. Домой, к Ире, она вряд ли пойдет. Ира ее с Лизой и на порог не пустит. Страдать будет, наизнанку выворачивая материнское больное самолюбие, а не пустит. В общем, кругом девчонку красными флажками обложили. Ира — одними, а он — другими, мужицкими, с примесью дурного детского эгоизма. С большой примесью. Непростительно большой. Он вдруг ощутил за последний месяц груз ее тяжести так болезненно, что хоть сквозь землю провались. Наверное, с каждым хоть раз в жизни такое бывает, когда начинает ломать, выворачивать душу собственное человеческое несовершенство. И хочется сильно встряхнуться, и выползти из старой привычной шкурки, и начать новый отсчет жизни. И как можно быстрее. Уже сил никаких нет оставаться там, в теплой ванночке инфантильности, заботливо подогреваемой любящей мамой и хорошей женой. Главное теперь — Настю найти. Он все про себя объяснит, и она поймет. Она обязательно его поймет. Может, рвануть к Екатерине Васильевне для начала? Она, помнится, была более или менее лояльно к нему настроена.

Воодушевившись, Олег даже бегом припустил, увидев выруливший из-за угла автобус. Как мальчишка. Давно уже так не бегал. Вернее, никогда ни за кем так не бегал. А тут — хорошо! Ветер свистит в ушах, в сердце песня поет, дурная голова сама ноги передвигает, заодно и душе покою не дает. Живет, живет душа-то! Господи, да он весь город на уши поставит, а Настю свою вредную найдет! Любимую, маленькую, беременную, чужого ребенка сердечно пригревшую…

Около двери квартиры Екатерины Васильевны Олег даже не удосужился отдышаться — все давил кнопку звонка, не отрывая пальца, пока не вспыхнул искоркой с той стороны глазок. На всякий случай улыбнулся вежливо — вдруг Настина бабка его не узнает? И переступил от нетерпения ногами, ну же…

Дверь открылась медленно, будто нехотя. Настя стояла в проеме, смотрела на него исподлобья. Молчала. У Олега сердце зашлось — все слова куда-то пропали разом. Лишь глаза делали свое дело, жадно впитывая в себя бледное скуластое личико, гладко зачесанные волосы, собранные в хвост, поджатые обидой пухлые губы.

Настя развернулась резко, пошла на кухню. Ступив в прихожую и закрыв за собой дверь, Олег поплелся за ней, встал в кухонном проеме, подмигнул сидящей в кресле перед телевизором Лизавете. Глупо подмигнул, неестественно. От растерянности.

— Девочки, простите меня, поганца. Я никогда больше так не буду. Простите, — проговорил убито, будто проблеял, наклонив повинную голову.

— Садись, чего ты в дверях стоишь… — подопнула ему коленкой стул Настя.

— А ты, что ли, маленький — так смешно прощения просишь? — хихикнула из своего угла Лизка. — Или Настю боишься?

— Боюсь, Лизавета. Очень боюсь. Я тебе честно скажу: и тебя боюсь тоже.

— Меня? — округлила глаза девчонка. — Правда, что ли?