Свободная ладья

– Целину здесь поднимали по-советски, – вспоминает Маруся. – Запахали враз все ковыли, и теперь, как ветер подует, у нас пыльные бури. Иной раз сквозь пыль солнца не видно…

А тут случилось Виктору за столом похвалить вареники, которые она вместе с племянницей лепила, заулыбалась гордо:

– Да, ведь не по-советски делали!

То же и про сады помещика Ларина, когда разговор зашёл, обронила:

– Сажали-то не по-советски.

Что же до перемен, то отношение к ним здесь, понял Виктор, насторожённое. Муж Марусиной племянницы, сварщик, сколотивший свою бригаду и принимающий заказы всех окрестных сёл, удивляется: вкалывают с зари до зари, на солнцепёке, а зарабатывают меньше рядового милиционера, которому здесь и делать-то почти нечего: за год одна драка возле клуба была. И с приватизацией чудеса: бывшие мастерские сельхозтехники в 90-е годы оформили на восьмидесятилетнюю старушку, мамашу одного местного начальника. Фермерские хозяйства с лучшей землёй – опять у родственников районных чиновников. Что ж получается? У кого власть была, у того и осталась?

Но больше всего их всех изумляло московское телевидение: как начнут про село говорить да показывать, так и кажется, что всё у нас замечательно.

– Врут, хуже большевиков, – сердито добавила тётя Маруся.

Вспомнила, как несколько лет назад государство, взяв у крестьян зерно одного урожая, ничем не заплатило – ни обещанной техникой и товарами, ни даже деревянными рублями, – лишь раздали какие-то чеки. Потом всех, у кого эти бумажки-чеки оказались, стали дразнить «чекистами».

А верх безобразия, считает Маруся, – это степные элеваторы, доверху забитые купленным за границей зерном (везут ведь через моря, потом сюда на поездах!). В то время как своё, здесь выращенное, гниёт в буртах, под дождём, слегка прикрытое плёнкой, а то и не прикрытое вовсе. Чья государственная голова придумала такое? И почему её не покажут всем по телевизору, чтоб знать, если вдруг прилетит в эти края на персональном самолёте?!

…После всех этих разговоров, ближе к вечеру, когда жара спала, племянник Александр объявил: пора купаться. Тётя Маруся отказалась, пошла в соседнюю комнату прилечь, племянница её с мужем занялись хозяйством – в сарае, ожидая их, гремел цепью возмужавший бычок. Пошли вдвоём. Пруд оказался совсем рядом, за соседними домами. Дорога, чуть намеченная в сухих колючках двумя колеями, на самой запруде оказалась перегороженной полосатой жердью-шлагбаумом с внушительного вида навесным замком. Пройти можно, проехать нельзя.

– Арендаторы перегородили, – объяснил Александр. – Купаться можно только вот здесь, а дальше – нет: там, за камышами, они рыбу разводят.

Пруд оказался извилисто-длинным, окаймлённым узкой полоской камышей. У длинной запруды колготилась ребятня – здесь был сельский пляж. Разбросав по зелёному склону скудную одежонку, мальчишки с разбегу плюхались в воду, оглашая окрестности звонкими воплями. За спиной Виктор, выискивая в траве подходящее место, услышал вдруг дробный топот. Оглянулся. Вверху, по запруде, красивой рысью нёсся влажно сверкающий рыжий конь с маленьким, лет десяти, не больше, всадником, только что выбравшимся из воды, облепленным мокрыми трусами.

– Купание красного коня? Прямо-таки живой Петров-Водкин.

– Вот так тут у нас, – смеясь, откликнулся Александр, – картины оживают!

Топот затих, но через минуту возник снова, нарастая, приближаясь, и вот опять, теперь в обратную сторону, проскакал щуплый всадник на рыжем коне.

А потом разглядел Виктор за камышами обширную заводь и «жигуль» на берегу, куда и направился после купания.

Там, в тихой прозрачной воде, увидел он золотисто поблёскивающих боками карпов, безбоязненно подплывающих вплотную к берегу. И – ни одного рыбака с удочкой! Хозяин автомобиля оказался не слишком разговорчивым. Он запихивал в багажник тяжёлый мешок – видимо, с рыбой, и на вопрос, можно ли прийти сюда порыбачить, ответил мрачновато:

– Бока наломаем.

– Почему? – удивился Виктор.

– Да потому что не ты здесь рыбу разводишь.

Но разговорился всё-таки, рассказал. Их здесь, арендаторов, несколько человек. Запруду подновляют, рыбу разводят и подкармливают. Ловят и продают по рыночной, между прочим, цене, а не так, как в магазине – заморскую, с бешеной наценкой. По ночам в землянке дежурят – добро стерегут от халявщиков. Все уже автомобилями обзавелись, у всех ключи от шлагбаума.

Ну а с удочкой где-то же можно? Можно. Вон Малый Узень, там, особенно в середине лета, когда пересыхает, превращаясь в цепочку озёр, клёв замечательный – окуни, сазаны и даже сомы попадаются.

…Сидели они потом с Александром на зелёном склоне запруды, заросшей майгуном-дудником, смотрели, как садится в дымную мглу степного горизонта алый круг солнца, говорили про этих арендаторов. Ведь сами придумали, сами в администрацию пришли со своей идеей! Ну не чудо ли природа человеческая: столько лет вытравляли из народа предприимчивость, а она, как помещичьи сады в этой знойной степи, оказалась живучей!