Свободный

– Он не пришёл за нами. Гонсало плюнул и отправился с друзьями в притон, чтобы развлечься. А я ждал. До последнего ждал папу, но уже стало темно, и меня выгнали из школы. Я ходил вокруг неё, ждал, но его не было. Я боялся идти один домой, но всё же пошёл. Обходил стороной компании, как учил отец, и потом чуть ли не бежал. А когда… я сразу ощутил угрозу, когда увидел, что дверь нашего дома распахнута настежь. Оттуда доносились крики матери и какой-то глухой стук. Я побежал… запутался в своих же ногах, упал и снова бежал. Я так боялся. Боялся, что Гонсало что-то натворил, и к папе пришли разбираться, но всё было намного проще и хуже. Папа лежал прямо у двери. В луже крови, которой было очень много. Его живот был вспорот, я видел даже кишки… я видел это… и его глаза. Мама кричала так… кричала, а я бил по лицу папы. Он ещё был жив. Я слышал мужской смех, звуки ударов и мольбы мамы не трогать детей. Я хотел встать на ноги, но папа… он захрипел сильнее. Сказал мне: «беги, сынок… беги отсюда, беги». И умер. Вот так умер, прямо на пороге нашего дома. И я побежал. Не в сторону мамы, чтобы помочь ей, а за дом. Я бежал и бежал, искал в каждом окне, где она, чтобы… Не знаю, для чего я поступил так. Увидел. Они насиловали её… насиловали и с каждым толчком в её тело вонзался нож. Они трахали мёртвое тело, потому что она даже не кричала. Она была, как набитая ватой кукла, которую они таскали по полу. Они били её, трахали и снова резали. И я знал этих людей. Буквально неделю назад они приходили к нам на ужин и улыбались маме. Они были на стороне отца… я так думал. А потом… я больше не смог. Я сел на землю и плакал, зажимая себе рот. Плакал и плакал, боясь шевельнуться. Видел перед глазами кровь и мёртвые тела своих родителей, а они… эти твари забрали все деньги и драгоценности из дома, и смеясь, ушли. Они даже не спрятали тела… ничего… просто ушли, планируя, как станут главами. А я сидел там, рядом с телами своих родителей и ничего не сделал для того, чтобы их спасти. – Вытираю слёзы тыльной стороной руки, так же горько я плакал и тогда от невыносимой боли и ужаса.

Чувствую, как диван рядом со мной прогибается, и поворачиваю голову к Дугласу.

– Выпей, это вода. – Он протягивает мне бокал, и я киваю в знак благодарности.

Делаю несколько глотков, но это не помогает. Хочется скулить и орать, потому что тогда не было возможности. Я вырос, оказывается, так и не пережив свою личную потерю, и вот теперь рядом с Дугласом вспоминаю и переживаю заново каждую секунду той ночи. Это так остро.

– Гонсало вернулся под утро. Помню, что светило солнце… очень ярко, а я сидел за домом, смотря перед собой, и ничего не чувствовал, кроме страха. Я слышал его крик и плач, как пришли наши знакомые и звуки серен полицейских машин. Слышал, как меня зовут, но боялся выйти. Я был свидетелем, и меня тоже могли убить. Меня бы убили. В то время я словно выпал из реальности. Я сидел на земле, а потом почувствовал, что кто-то несёт меня. Это была Руфи, как потом оказалось. Она плакала и бежала со мной на руках к своему дому. Я часто отключался. Пришёл Гонсало, о чём-то расспрашивал меня, но я молчал. Снова стало темно. Руфи обнимала меня и пыталась накормить. Темно. Помню Гонсало, принесшего документы и деньги для нас с Руфи. Он сказал ей, что мы должны уехать и оформить опекунство надо мной. Он обо всём позаботится. И мы уехали. Оказывается, прошёл месяц со дня гибели моих родителей. Я не помню, были ли похороны, или меня попросту на них не взяли. Я не помню этого, но зато хорошо помню, как их убили. Гонсало отомстил им через два года. Я слышал, как Руфи говорила с ним по телефону и просила его приехать к нам, но он упивался своей властью и не собирался с ней расставаться. Сейчас он глава наёмников и убийц. Гонсало такой же, как и те, что насиловали нашу мать и выпотрошили отца. Он ничем больше от них не отличается и кончит так же, как они. Понимаешь, Дуглас, я знаю, что такое потерять родителей и горевать о том, что их больше не вернёшь. А если бы попытался помочь им, то мы бы все погибли. – Отставляю бокал воды на столик и поворачиваюсь к нему всем корпусом.

– Это так ужасно, Дуглас. Так ужасно, – шепчу, истерично прыская от смеха.

– Ты слышишь? Я… я рад тому, что их убили, раз так думаю. Я живой и здесь, в Америке, а они нет. Я выжил благодаря отцу и Руфи, а если бы всё было иначе, то меня тоже убили бы в ту ночь. Просто так… потому что я Диаз. Убили бы, и мне было страшно. Я сбежал, как трус, только бы меня не тронули. Убежал и сделал это снова, перебравшись сюда. Какой же я ублюдок… я…

– Тьяго, это нормально. – Дуглас касается моей руки, а я хватаюсь за его, мотая головой и придвигаясь ближе.

– Нет… нет, это ненормально, Дуглас. Это страшно. Я же любил их, понимаешь? Клянусь, что любил их. Они были замечательными, а сейчас… рассказав всё это, увидел, что я просто законченный ублюдок, бросивший свою семью умирать, лишь бы самому жить. Я выбрал свободу и так гордился ей, пока… прямо сейчас не понял, что сделал. Я спрятался, Дуглас. Я…