Свободный мир

— Ты так предсказуем, — она одарила его очередным насмешливым взглядом, — почти дословно повторил заголовок позавчерашней статьи в «World Herald».

— Я уже слышать не могу про эти ваши новости, — он, воспользовавшись отвлечённостью Эмри, прижал её к себе, думая о том, что принятие ею собственной порочности хотя бы неплохо отразилось на её внешнем виде: она перестала так настойчиво пытаться спрятать ото всех свои мнимые недостатки. И не будь А-17, не знай он в точности, что самый очаровательный председатель комитета в истории уже вынес распоряжение относительно своей участи, Гений бы несомненно купился на эту демонстрацию беззаботной распущенности. «Ты обманешь весь мир, любовь моя, но меня ты не обманешь уже никогда», — подумал он не вполне успокоенно, но с надеждой на собственные, пусть и весьма ограниченные, силы.

Он с грустью думал о том, что она так старается быть для него желанной, так болезненно воспринимает легчайшие намёки на утрату им интереса и при этом совершенно не хочет раскрыть ему свои тревоги, пресекает любые разговоры о том, что её беспокоит. Но она напрасно держала его за озабоченного идиота (впрочем, тут Гений вынужден был в очередной раз признать, что до чтения её внешней памяти он таковым и был). Его чувства к Эмри действительно изменились, правда вовсе не потому, что, как она с непоколебимой уверенностью считала, он с ней «наигрался». Информационное оружие, лишившее его счастливого неведения и возможности забыться рядом с ней, дало ему нечто совсем другое, нечто, что он считал более ценным: возможность её понять. И да, это понимание слегка отравило его удовольствие: он не мог больше не жалеть её, не думать о том, что отчасти и сам он повинен в произошедшем с ней, но он очень надеялся на то, что, понимая Эмри, сможет хоть чем-то ей помочь. Что ж, пока момент для этого не наступил, он со всей возможной старательностью делал вид, что всё между ними по-прежнему. И нельзя сказать, что он совсем уж лукавил.

— Есть свои плюсы в том, чтоб быть отрицательным персонажем, — заметила Эмри, делясь очередной сенсационной публикацией. — Можно узнать так много нового про себя. Вот, например, ты знал, что в шестьдесят пятом году мы с тобой останавливались на засекреченной вилле в Пятом секторе и катались на лодке? Не удивлюсь, если и фото есть. Где ты, кстати, был в шестьдесят пятом году? — спросила она, подозрительно прищурившись.

— В Пятом секторе, конечно, — пошутил он, про себя подумав, что она могла бы и догадаться: он никогда в жизни не пересекал границу.

— Так вот, пока ты прохлаждался там с кем-то на вилле, я участвовала в подготовке конвенции о секторальном делении Евразии, я тогда почти всё время проводила дома, — она вздохнула. — Это было скучно.

Гению очень не нравился весь этот разговор: ему мучительно отчётливо представилось, как они с двадцатидвухлетней Эмри плывут по реке (имелась ли там в виду именно река?) на лодке, и она улыбается ему так беспечно, так невозможно счастливо, будто и не подозревает о том, что дома её ждёт трёхлетняя дочь и та самая настоящая, более полноценная и непонятная ему жизнь, ради которой она его покинула.

— А в семьдесят восьмом году, два года назад, нас вдвоём видели на пляже в Двенадцатом секторе. Я была в синих шортах и соломенной шляпе, само собой. У меня даже нет ни одних шорт, но ладно. Дальше тут говорится, что мы «с заговорщическим видом что-то обсуждали». Как думаешь, это как-то связано с информационным оружием?