Свободный торговец

Лавочник так и не оправился окончательно от потрясения, пережитого в супермаркете, и стоит ему вспомнить унизительный эпизод, как его начинает бить дрожь. Он чувствует, что никогда не успокоится, если не отомстит, и в его воспаленном мозгу рождаются планы мщения, один нелепей другого. Однажды, будучи взвинчен до предела, он хватает телефонную трубку и набирает номер супермаркета. Ему пришла в голову идея: он им скажет, что подложена бомба, которая взорвется через десять минут, а чтобы его не узнали по голосу, он будет говорить с карандашом во рту. Но когда супермаркет отвечает ему, вся его решимость мигом улетучивается, и вместо приготовленных слов он бормочет извинения за то, что будто бы не туда попал. Господи, даже на телефонную бомбу и то его не хватает.

Но не успевает он положить трубку, как тут же начинает злиться на себя за малодушие и через два-три дня делает новую попытку. Он выискивает картофелину подходящего размера, тщательно моет ее и засовывает в рот, а затем набирает номер, и когда секретарша отвечает, что это супермаркет, он, расхрабрившись, произносит с картофелиной во рту:

— У ваф омма, фээф вэфаф мыуф ваввоф-фа!

— Простите, — секретарша не расслышала, и лавочник повторяет свое сообщение. Но секретарша все равно не может разобрать, что речь идет об опасной бомбе, которая через десять минут взорвется, и лавочник слышит, как мужской голос спрашивает ее, в чем там дело, а она отвечает, что кто-то так странно говорит, ну прямо будто у него рот набит картошкой. И тогда лавочник бросает трубку, сидит и потерянно смотрит перед собой и только спустя некоторое время вспоминает о картофелине и выплевывает ее.

Если б хоть было с кем поговорить обо всем том, что его мучает, но он упустил удобный случай тогда, на даче, а теперь слишком поздно, и он один должен нести бремя невзгод. Но если человеку не с кем разделить свои невзгоды, они могут чересчур больно его придавить — самочувствие лавочника все ухудшается, и по настоянию фру Могенсен он наконец идет к врачу.

В приемной сидит множество больных, и лавочнику приходится долго ждать, а когда подходит его очередь, он не успевает даже толком изложить доктору свои жалобы — тот ставит диагноз, не дослушав. Это стресс, объясняет он, самая распространенная болезнь нашего века, надо постараться сбавить немножечко темп.

— Да, но… — лавочник все еще не теряет надежды хотя бы перечислить все те места, где у него болит, однако врач уже выписал рецепт на какие-то таблетки, которые надо принимать три раза в день.

И вот лавочник принимает таблетки три раза в день. От таблеток он чувствует отупение, голова делается какая-то мутная, но желудок работает по-прежнему плохо, и сердце болит, и одышка мучает, и он вынужден снова пойти к врачу. Уж на этот раз он расскажет все про свои болезни, должен же кто-то выслушать его, в конце-то концов на то и врачи, чтобы выслушивать жалобы больных.

Но врачу некогда слушать лавочника, у него у самого нервный тик, легко ли, в приемной сидит три десятка пациентов, у которых желудок плохо работает, шум в ушах и сердцебиение, и ему надо успеть всех их принять. Здесь и работающие замужние женщины, которые вертятся как белка в колесе и ничего не успевают: по дороге домой с работы им надо зайти купить продукты, а потом еще постирать, сварить обед, прибраться в квартире и помочь детям приготовить уроки; здесь и домашние хозяйки, которых совесть мучает оттого, что им не надо ходить на работу и дел у них почти что никаких, а они все равно не управляются, и хозяйство приходит в запустение. Здесь и мужчины, вынужденные подрабатывать, чтобы было чем платить за машину, купленную ими в рассрочку, или страдающие бессонницей оттого, что не знают, где раздобыть денег на своевременное погашение ссуды, взятой ими для покупки своего чересчур дорогого дома; или же мужчины, у которых нервы не в порядке, потому что они живут с женой и тремя детьми в двухкомнатной квартире, а на большую квартиру нет средств. Людям приходится тяжело, да и сам врач измотан донельзя, он выписывает всем подряд рецепты на таблетки, а из головы не выходят медицинские журналы, которые копятся у него на тумбочке, а он их никак не удосужится прочесть, да еще новая моторная лодка, которая, прямо надо сказать, чересчур для него дорога. И лавочнику он тоже выписывает рецепт на новые таблетки, уверяя, что эти ему обязательно помогут.

— И постарайтесь все-таки поменьше волноваться, — добавляет он, — мы ведь с вами моложе не становимся, настает пора, когда, хочешь не хочешь, приходится сбавлять темп. А чтобы совсем ничего не беспокоило, так этого же просто не бывает.

— Я понимаю, — говорит лавочник, — мне только кажется…