– Господин мой, вы далеко забрались, – посетовал он, – ближайшее жилье только у меня. А я живу в полудне пути отсюда. Это место редко посещают, оно совсем не по пути большинству проезжих. Сюда заходят лишь охотники. Если пожелаете, то можете купить немного топлива у меня. Я привезу вам к вечеру. Но поленьев нет у нас, деревья мы не рубим. В Аффаре выращивают на топливо тростник, а кто богаче, топит очаги бамбуковыми палками. Ждите, господин, я привезу вам дров.
– Нет, Мирик, – отказался собеседник. – Мне еще нужна еда. Мне все равно, куда ехать. Я направлюсь с тобой. Куплю дровишек на следующий раз. И запасусь овсом для лошади.
Они ехали и беседовали о том, о сем. Постепенно тихий старичок разговорился. И поведал Мосику, что живет один. Сын должен был унаследовать его киннинай, то есть участок, на котором Мирик планомерно производит уборку. Он ухаживает за оазисами. В его ведении около десятка оазисов, причем, довольно удаленных от дома. Но, к сожалению, сын умер от малярии года три назад. С тех пор хозяйство пришло в упадок. Сын не успел жениться, а то была бы у Мирика сейчас сноха. Она могла бы выйти замуж, и новый муж, тоже кинни, мог бы иметь двух сыновей, а не одного. Один наследовал бы киннинай мужа снохи, а второй – участок Мирика. А теперь, когда кинни Мирик состарится и не сможет обслуживать свой киннинай, его землю отдадут другим. Кто-то получит право родить сына. За это Мирика будут кормить, как кормил бы его сын.
Вырисовывалась некая картина жизни. В Аффаре рождение детей строго контролировалось законом. Численность уборщиков оазисов всегда должна оставаться на одном и том же уровне. Ровно столько, сколько нужно для обслуживания территории. У любого кинни была своя киннинай, то есть территория работы, которая наследовалась его сыном. Ему полагалась еще и дочь, которая выходила замуж только за человека своей касты. Выйдя замуж, дочь исчезала из жизни семьи кинни и становилась частью чужой семьи. С отцом оставался только сын. В определенном возрасте он женился и приводил жену, чтобы родить сына и дочь. Все дети, родившиеся незапланированно, изымались из семьи, и их судьба оставалась неизвестной. Поэтому никто не рисковал рождать детей сверх плана.
Гибель сына кинни, или смерть самого его решались просто. Один из его собратьев приобретал право, или обязанность родить еще одного сына. Тот со временем и становился уборщиком на территории. Им за это не платили. В Аффаре нет наемного труда. За свой труд они получали право жизни на земле. Заводили огород, рощу тростника на продажу дров, скотину. Тем и кормились. Вся жизнь кинии проходила в замкнутом кругу. Уборка оазисов, работа в огороде. Забота о семье. Никто извне не мог попасть в касту кинни. И никто не мог выйти из нее. Тот, кто посмел бы нарушить порядок, не обрел бы ничего другого. Но таких просто не было в природе. В Аффаре много тайн.
Так, беседуя, Мосик и Мирик проделали весь путь до домика уборщика оазисов. Мосик на своей громадной лошади возвышался, как скала. А сухонький Мирик на своем осле в его тени выглядел, как ребенок верхом на кошке.
Хозяйство кинни оказалось под стать его размерам. Маленький домик из обмазанных глиной плетеных щитов был покрашен желтой краской, делающей его неразличимым на фоне песков. Все жилище располагалась в бывшем оазисе. Был и колодец, только маленький. Был огородик, была роща ветвистых деревьев с мелкими, сухими листочками, разводимая на дрова. Кинни мало жил в своем жилище. Весь день его проходил в разъезде между оазисами. Жизнь, как тень, как песок, текущий между пальцев.
Он не считал, что в Аффаре что-то не так. Наоборот, во всем порядок, никаких волнений. Жизнь размеренна, налажена, продумана кем-то свыше. Все делается по плану, нет никаких случайностей. Конечно, все боятся иббов. И правильно, ведь они появляются в том случае, когда возникает нечто странное. Обычно они не трогают людей. Их появление всегда вызывает страх, на то они менталы. Они могут придти внезапно, чтобы посмотреть, как ты работаешь. Вот Мирик и принял Мосика за ибба.
Старик утратил выражение отстраненности, чем-то гость его привлек. И поведал шепотом, что сын его погиб не от лихорадки. Это Мирик так сказал. Лихорадка не убивает так быстро. Его сын был не такой, как все. Беспокойный очень, все спрашивал, совсем, как Мосик. Всем интересовался. Говорил, что хочет повидать то, что за пределами отцовской киннинай. Плохо это, очень плохо. Такое любопытство не приводит ни к чему хорошему.