Свободу медведям

— Чтобы кто-то это умел, — ответила Галлен. — Чтобы кто-то из нас двоих умел водить мотоцикл. На тот случай, если ты возьмешь меня с собой, когда уедешь отсюда… если, конечно, ты захочешь, Графф. — И она не вскочила с постели, чтобы уйти, когда я придвинулся ближе и коснулся ее. — Только если ты захочешь взять меня с собой, Графф, — повторила она. Но когда я наклонился вперед настолько, что смог прижать ее голову к своему плечу, книжка Кеффа соскользнула у меня с колен и упала на пол. И мы оба уставились на нее, нарушив то интимное настроение, в которое впали оба.

И пока моя Галлен продолжала смотреть на книгу, я отодвинулся от нее и принялся что было силы чихать — я так разошелся, что она оторвала глаза от книги и посмотрела на меня.

Ну да, она покраснела, поскольку прочла эту книгу прежде, чем дать ее мне. Про это чиханье вряд ли кто мог забыть. А когда она пулей выскочила из моей комнаты, мне осталось уповать лишь на то, что я не слишком сильно напугал ее, чтобы она отказалась от своих планов.

Хотя вряд ли это можно было назвать планом — в смысле программы действия, — он казался мне менее выстроенным, чем тот, с которого мы начали с Зигги. Логически объясняя и приветствуя его, я подумал, что это, по меньшей мере, куда более осмысленный план, чем тот, о котором я недавно прочел. К тому же я надеялся, что он отвлечет меня от бредовых идей бедного Зигги насчет зоопарка.

Как бы там ни было, приятно позволить Галлен изменить ход моих мыслей. Кроме того, это отвлекло меня еще на ночь от составления телеграммы для Ватцека-Траммера.

Я даже спал и видел малодушный сон о том, как я оказался в уединении, которое трудно себе даже вообразить. Непонятный пейзаж, и никого, кроме нас — Галлен и меня, при свете дня, длящегося столько, сколько мы пожелаем, с угодной нам погодой; в сухом лесу, у озера, без назойливых насекомых. Совершенно никем не беспокоимые, мы танцуем, приняв позы, запомнившиеся нам из «Азбуки любви».

В то время как Зигги лежит в ящике Кеффа, он не может навязаться нам в компанию со своими ужасающими деталями. А все животные, угрожающие моему совершенному покою, обитают в Хитзингерском зоопарке.

Что Ватцек-Траммер получил по почте

10 июня 1967 года, вечерним субботним поездом, в простом заколоченном ящике Кеффа, Зигги отправился из Вайдхофена в Капрун. Моя телеграмма опережала его тело на несколько часов, что было достаточно для того, чтобы Эрнст Ватцек-Траммер был предупрежден о встрече поезда в воскресный полдень.

Я написал несколько строк телеграммы. Начав так:

«Герр Ватцек-Траммер / мне сообщили что вы являлись опекуном Зигфрида Явотника / моего друга который разбился на мотоцикле / и который прибудет в Капрун в это воскресенье в полдень / Ганнес Графф который отпишет вам позднее/».

Потом я заменил текст на следующий:

«Дорогой герр Ватцек-Траммер / в воскресенье в полдень прибывает ваш подопечный / Зигфрид Явотник / который разбился на мотоцикле / он был моим другом / я свяжусь с вами / Ваш Ганнес Графф/».

А потом поменял еще раз:

«Мой дорогой герр Ватцек-Траммер / к своему великому прискорбию должен сообщить что ваш подопечный и мой друг / Зигфрид Явотник / погиб при случайной аварии на мотоцикле в Вайдхофене / он прибывает в воскресенье в полдень / я вскоре встречусь с вами / Ганнес Графф/».

И наконец остановился на этом:

«Дорогой герр Ватцек-Траммер / к своему великому прискорбию должен сообщить что мой добрый друг и близкий вам человек / Зигфрид Явотник / разбился на мотоцикле при выполнении секретного задания / все подробности я изложу вам при нашей скорой встрече / можете гордиться его делами / примите мои соболезнования / Ганнес Графф/».

И, не рассчитывая на то, что у меня может получиться лучше, я, не решаясь думать о том, что будет, когда встречусь с этим самым Траммером, которому, я был уверен, будет трудно лгать, я отправил последний текст. Но в данный момент я просто не мог бы вынести присутствия на очередных похоронах Ватцека-Траммера.