Свободу медведям

— Он им и остался! — заявил Зигги, его голос прозвучал где-то далеко-далеко, обгоняемый топотом медведей. И где-то, за тридевять земель от меня, он изрек: — Замок всегда остается замком.

И последнее, что я видел, были маленькие бумеранги лепестков форситии[5], усыпавшие наш путь и опадавшие за нами словно конфетти, они вихрились в мощном выхлопе мотоциклетных газов.

Я закрыл глаза, теряя голову от запаха восхитительных волос моей Галлен.

Уход за мной

— Ну что ж, — произнес Зигги, — нам повезло, что бедняга Графф вырубился, не то бы он поднял крик, пока я стягивал с него штаны.

— Но вы делали это осторожно, да? — спросила Галлен.

— Разумеется, детка! — ответил Зигги. — Я засунул его в ванну прямо в штанах и проделал всю операцию под водой, — продолжил он. — После чего выпустил воду и оставил его лежать в ванне.

Но мне все еще казалось, будто я под водой, к тому же я ничего не видел. Вокруг меня были твердые, высокие стены, а мои ноги обволакивал ил.

— О, помогите! — прошептал я, но не единый проблеск света не нарушил темноты вокруг.

А Зигги продолжал говорить:

— Потом я смазал полотенца той мазью, что дала мне ваша добрая тетушка, и спеленал его как Иисуса.

— Но где же он сейчас? — спросила Галлен.

— О, где я сейчас? — эхом повторил я.

— В ванне! — воскликнул Зигги, и резкий луч света от дверного проема полоснул по мне.

Я опустил глаза на свои ноги, на полотенца, обвивавшие меня от голеней до живота.

— Спит как сурок, — сказал Зигги.

— Вы не слишком туго спеленали его? — спросила Галлен.

— Мне кажется, что вам хочется взглянуть, — сказал Зигги. — В полотенцах ему легче, чем в одежде.

Их головы маячили над краем ванны, но все остальное оставалось невидимым — как если бы они стояли на полу на коленях, ибо их подбородки едва доходили до края.

— Встаньте! — заорал я. — Почему вы там прячетесь?

— О господи! — воскликнула Галлен.

— Совсем спятил, — сказал ей Зигги.

«Это чудовище ванной», — подумал я. Но вслух потребовал:

— Вытащите меня отсюда!

— Господи, Графф, — отозвался Зигги и потом пояснил Галлен: — Он тронулся умом. Ему нужно хорошенько выспаться.

Затем я наблюдал, как их тени склонились и словно приклеились к потолку и верхней части стены; они двигались по диагонали к дверному проему. Их тени становились все кривее и больше.

— Господи! — воскликнул я.

— Храни его Господь, — произнес Зигги, и они вышли из ванной комнаты.

Хотя не так уж тут и темно — вокруг меня были стены ванной, прохладные и гладкие на ощупь, и я мог ухватиться за край ванны обеими руками и подтянуть себя, если бы собрался выбраться наружу, — к тому же я все равно закрыл глаза.

Я настороженно заметался глазами по комнате, когда дверной проем высветился снова и со стены на потолок метнулась тень: став меньше, она перескочила на другую стену в тот самый момент, когда в дверном проеме пропал свет.

— Я вижу тебя, — сказал я тени. — Я знаю, что ты здесь, черт бы тебя побрал!

— Тихо, Графф, — прошептала Галлен.

— Хорошо, — согласился я, вслушиваясь, как она подходит все ближе; ее голос звучал так, как если бы она находилась под ванной. Затем я ощутил на своей руке касание ее шелковой блузки. — Привет, Галлен, — сказал я.

— Как вы себя чувствуете, Графф?

— Я вас не вижу, — ответил я.

— Это хорошо, — сказала она. — Потому что я пришла сменить ваши повязки и перевязать вас как следует.

— О, но это мог бы сделать Зигги!

— Он бинтует слишком туго.

— Но я чувствую себя прекрасно.

— Вряд ли. Я сейчас сниму с вас старые полотенца и наложу настоящие бинты.

— Как мило, что вы здесь служите, — заметил я, и край ее косы коснулся моей груди.

— Ш-ш-ш, — велела мне она.

— Почему вы так далеко от меня внизу, Галлен?

— Да я ведь над вами, дурачок, — ответила она.

— Должно быть, это очень глубокая ванна.

— Она на подставке, поэтому так кажется.

Затем я почувствовал, как ее руки нашли мою грудь и легко заскользили по моим бедрам.

— Выгните спину, Графф.

Одно полотенце было размотано, так осторожно, что ее руки ни разу не коснулись меня.

— Еще раз, — потребовала она, и я снова выгнул спину для другого полотенца; теперь я ощутил себя голым до колен в холодной ванне. Когда она наклонилась, чтобы взять меня за пальцы ног, ее коса упала мне на колени.

— Мне щекотно от волос, — сказал я.

— Где?

— Щекотно, — повторил я, хватая косу обеими руками. Я прошелся косой по себе, и она потянула ее обратно.

— Прекратите, Графф.

— Я хочу видеть ваш затылок, — сказал я.

Она разматывала полотенца на моих лодыжках, и, когда дошла до места, где они прилипли к ожогам, ее движения стали очень медленными; слои полотенца слиплись и затвердели.

— Куда вы спрятали свою косу? — спросил я.

— Пусть вас это не волнует, — сказала она.

Теперь уже все полотенца были размотаны.

— Вы что, видите в темноте, Галлен?

— Нет, не вижу!

— Если бы вы могли видеть, то вы бы увидели меня…

— Еще бы!

— …розового и волосатого, как обезьяний детеныш.

— Очень трогательно, — фыркнула она. — Перестаньте.

Но я сумел высунуться из ванны и найти ее голову, сунуть руку ей под подбородок, скользнуть пальцами по горлу до того места, где она спрятала в блузку косу.