Свободу медведям

— Я хочу увидеть вашу шею сзади, — повторил я.

Сейчас она накладывала мне новую повязку, проворно и легко оборачивая меня марлей. Она перевязала только лодыжки, не пеленая мне ноги вместе, как это сделал Зигги.

— У меня есть чистое полотенце, чтобы вас прикрыть, — сказала она.

— Это полотенце чудовища?

— Выгнитесь, — велела она и обернула его вокруг меня так проворно, что меня словно обдало дуновением сквозняка.

— А теперь включите свет, — попросил я.

— Я не должна быть здесь, Графф, — сказала она. — Моя тетушка думает, что я взбиваю постели.

— Я только взгляну на вашу шею сзади, Галлен, — попросил я.

— И вы не будете меня хватать?

— Ну что вы!

— И сдергивать с себя полотенце?

— Разумеется, нет!

— Тетушка мне рассказывала, что какой-то мужчина так и поступил — в коридоре. Снял с себя полотенце прямо у нее на глазах.

Затем она приоткрыла дверь, впуская к нам яркий свет, потом наклонилась ко мне. Я прижал ее лицо к своим плечам и поднял ее тяжелую косу; я отвел вниз ее уши, продолжая смотреть.

Так и есть, в нижней части ее шеи осталось маленькое пятнышко от моего поцелуя.

— Ты же не сама это сделала, да? — выдохнул я.

— А ты не станешь меня хватать, да? — прошептала Галлен.

Я опустил руки на дно ванны и поцеловал ее за ухом дважды. А она легко дотронулась руками до моей груди, всего лишь кончиками пальцев — даже не положила на нее ладонь. Ее голова по-прежнему прижималась к моему плечу; она притронулась ко мне так осторожно, как только могла. Я почти не чувствовал ее веса. Она походила на длинную, слегка оглушенную рыбу — хладнокровную и спокойную, но трепещущую в руке.

— Мне пора, — сказала она.

— Почему я должен лежать в ванне? — спросил я.

— Думаю, вовсе не должен.

— А где Зигги?

— Собирает для тебя цветы.

— Собирает для меня цветы?

— Да, — подтвердила Галлен. — Он раздобыл вазу с водой и собирается наполнить ее лепестками форситии.

Затем деревянный постамент под ванной скрипнул, и моя Галлен мелькнула через комнату, так же беззвучно, как и ее тень; яркий прямоугольник дверного проема сомкнулся со всех сторон, и мой свет исчез, словно капля воды в губке.

Долой из ванны, жизнь продолжается

Пресловутый Графф,
Повелитель Ванн,
Где плещутся нимфы.
Ловкач Графф,
Таящийся в Ванной лев,
Ведет к погибели невинных дев.
Бездонный Графф,
Злой Демон Ванн,
Поклонник зверей и нимф,
Ужасный Графф,
Спрятавшийся в Ванной петух,
Превращает девственниц в шлюх.

О, Графф!

Порочный, развратный Графф,
Подставляй хворостине свой белый зад,
Она научит тебя быть добрей.

Так пишет Зигфрид Явотник, бездарный поэт и тугой на ухо певец — собиратель лепестков форситии в одолженную им вазу с водой.

Никто до этого не посвящал мне стихов, поэтому я сказал:

— Мне кажется, у тебя не все в порядке с рифмой.

— Тебе не следовало вылезать из ванны, — заметил Зигги. — Ведь ты мог запросто поскользнуться и разбить вдребезги свою глупую башку.

— Цветы просто великолепны, Зиг. Я хочу поблагодарить тебя за них.

— Ну, на самом деле они не только для тебя, — сказал он. — Они для нашей комнаты.

— Это очень красивая комната, — сказал я.

У нас было большое, забранное железной решеткой окно с глубоким выступом; распахнутое настежь, оно впускало в комнату шум водопада. Окно выходило во двор замка, из него мы могли видеть свой мотоцикл, припаркованный под самым пышным кустом форситии, — великолепный остов совершенного механизма, такого нелепого в желтых цветах сада.

В комнате стояло две отдельные кровати, отгороженные друг от друга резной подставкой для журналов. Одна постель была разобрана: простыня откинута без единой морщинки, подушки высоко взбиты.

— Это ты разобрал мне постель, Зиг?

— Нет, Графф, не я. Я уверен, это твоя нимфетка или ее добрейшая тетушка.

— Ее тетушка и вправду добра?

— Премилая старушенция, Графф, — сама доброта. Ты только глянь, она одолжила мне вазу для цветов!

— Это хорошо, — сказал я.

— Почти задаром, — кивнул Зигги. — За сущий мизер.

— Какой мизер? — удивился я.

— За мое терпеливое отношение к ее вопросам, — пояснил Зигги. — Откуда мы да как мы сюда приехали. И почему мы сюда приехали. И чем мы зарабатываем себе на жизнь.

— Зарабатываем?

— Зарабатываем, Графф. Именно так.

— Это еще тот вопрос, да?

— И не самый заковыристый из тех, что интересовали ее, Графф. Она хотела знать, кто из нас положил глаз на Галлен.

— Да, — протянул я, — она и впрямь добрейшая душа.

— Так что мне пришлось успокоить ее на этот счет, — добавил Зигги. — Я сказал ей, что мы законченные гомики и что ей незачем волноваться на этот счет.

— Черт тебя побери! — воскликнул я. — Ну и что она после этого сделала?

— Одолжила мне свою вазу, — ответил Зигги, — так что я смог набрать для тебя цветов.

Сбить со следа