Вылезаю из кровати и иду в душ. Ками спит, она дизайнер и работает в свободном графике. Мылю голову каким-то клубничным шампунем, и от его аромата перед глазами снова встаёт образ матрёшки. Во сколько она вчера приехала? И приехала ли вообще? И уж совсем странная мысль: как она доберётся на работу?
Какая мне к чёрту разница. Не маленькая. Опоздает — это станет её вторым предупреждением, а после третьего — вылетит с должности, как я и хотел.
На работу приезжаю без десяти восемь. Ноги сами несут меня к кабинету Сла-вы, толкаю дверь, её нет. Зато на столе есть три букета. Голос Дарта Вейдера в голове велит мне заглянуть в карточки, а так как джедай из меня херовый, я послушно ему следую. Первая — от Тоби Каймаса из юридического отдела, вторая — от Энди, гения компьютерного дизайна, третья — от буцефала Хичкока, будь он неладен.
«Спасибо за уделённое время, красавица. С нетерпением жду новой встречи»
Комкаю записку в кулаке и швыряю в мусорку. Не дождётся. И пронырливых сморчков так работой завалю, что голов поднять не смогут. Если кому и суждено высадиться на матрёшкин Криптон, так это Гасу-младшему. И он это сделает, не надевая скафандра.
Возвращаюсь в свой кабинет и набираю деснице по внутреннему телефону.
— Крошка, когда мисс Жданова появится, сразу дай мне знать.
— Она ещё и в лифт зайти не успеет, — самодовольно усмехается Хизер.
Когда время на часах показывает восемь, я набираю её номер снова.
— Нет, не было.
Вот и второе опоздание, радуйся, Гас. Ещё один прокол, и ты свободен от булыжника в трусах на большую часть дня. Вот только мне ни черта не радостно. Куда она подевалась? Эта одержимая отличница и на сломанных ногах приковыляла бы, чтобы доказать, как я был не прав на её счёт.
Жду ещё пятнадцать минут, после чего плюю на гордость и звоню ей на мобильный. Если она проспала из-за ночного трах-марафона, сам её первым же рейсом в Москву депортирую.
Абонент недоступен. Что за херня? Пробую ещё, но результат тот же. Блядь, я этому красному коню подковы вырву и запихну в глотку вместо сладкого. Я его знаю, он сидит на четыре этажа ниже, торгует какими-то жутко дорогими роль-ставнями. И сейчас он у меня узнает, как нужно качественно складываться в гармошку.
Хватаю ключи от моей малышки и мчусь вниз. Пешком, не дожидаясь лифта. Да, я до такой степени на взводе. Пинком распахиваю дверь в его кабинет и рявкаю:
— Ты что с матрёшкой сделал?
Буцефал глазами хлопает непонимающе и нервно сжимает в руке телефон. Звонок другу, что ли, на этот раз хочет сделать?
Ах да, у нас же здесь умственно отсталый.
— Сла-ва Жданова. Где? — цежу, подходя к его столу.
Буцефал нервничает, как девственница на анальном кастинге у Вудмана, но пытается держать лицо.
— Показал ей Бруклинский мост, Карнеги-Холл и сразу отвёз домой.
Свешиваюсь через стол и сгребаю футболку на его груди.
— А Эмпайр-стейт ты ей, случаем, не показал?
Тот головой мотает и сглатывает.
— А язык свой в рот пихал?
Буцефал вдруг вспоминает о том, что он гордый конь Македонского, и пытается сбросить мои руки.
— Это не твоё дело.
Блядь, они целовались. Точно целовались. В ушах долбит красный шум, кулак сам отъезжает назад и встречается с его мордой. Скакун великого полководца со стоном валится на пол, а я выхожу за дверь и вихрем несусь на парковку.
Прыгаю в салон моей малышки и бью по газам. Чёрт знает, что случилось с матрёшкой, но она ответит за это своей честью в самых извращённых позах.
Оставив «пантеру» рычать посреди двора, влетаю в дом и взмываю на второй этаж. Рву ручку в матрёшкину комнату и замираю на пороге, как раскисший Шрек. Потому что на меня из кроватки смотрят два несчастных кошачьих зрачка.
— Эй, кот в сапогах, ты чего?
И такой у меня в этот момент мерзкий голос, словно Биберу наступили на яйца.
— Если будешь в «Пруденс», передай им, что адвокаты господина Куросавы засудят их за страдания моего желудка, — хнычет матрёшка из-под одеяла. — И если ты пришёл, чтобы сообщить о моём увольнении — хрен тебе. Я тебя засужу, только пока не придумала за что.
Подхожу к кровати и опускаюсь на край. Матрёшка похожа на мокрого дрожащего котёнка: на бледном лице одни зелёные глазищи, над губой и на лбу россыпь пота.
— Тошнит?
— Унитаз уже меня ненавидит. Кажется, где-то в нём плавают мои лёгкое и почка.
— Почему не позвонила? — строго спрашиваю, хотя её вид совсем к этому не располагает. Хочется налить ей тёплого молока в блюдце и завернуть в плед.
На глазах матрёшки слёзы, что ли?
— Айфоша разбился. Упал с лестницы.
— Может, ты селфи с внебрачным троюродным правнуком Хичкока делала? У меня бы от его лошадиной морды тоже бы нервы сдали.
— Пошёл ты, — лязгает зубами Слава.
— Ты на черта приехал? Поющий силикон издох?
— Ревнуешь, матрёшка?
— К кому? К плохому косплею на надувную куклу?
Язвительный ответ вертится на языке, но я смотрю на позеленевшее лицо, и понимаю, что должен быть выше этого.
— Надо отвезти тебя в клинику. Пусть осмотрят.
Матрёшка таращит глазищи и трясёт головой, словно я подвергаю её сеансу экзорцизма.