Своеволие философии

В разговорах о своем переводе М.Г. вводил одну интересную антиномию – «мысли» и «стиля». В данном случае понятие «стиля» относилось к темному, сжатому Аристотелю, а «мысль» – к светлому и разъясненному. Эта оппозиция, разумеется, уязвима – в широком смысле слова любое выражение имеет свой стиль, но и любая мысль зависит от специфики своего вербального выражения – однако она позволяет уловить нечто в самой сути переводческих задач, возникающих на разном материале. И вообще М.Г. считал, что переводчики, как правило, не осознают, что в переводе стиль больше отвлекает от перевода мысли, чем в оригинале, где любые оригинальные черты, скажем, лексики и семантики, воспринимаются легче – благодаря более широкому фону культурного и языкового опыта, перекличкам с уже известным, а в переводе они оказываются более обнаженными. При установке на стиль те же Аристотель или Хайдеггер будут на русском более непривычны, чем на греческом или на немецком, даже если они трудны и на греческом, и немецком. В целом же думать, что можно одновременно и в равной мере перевести и то и другое, и мысль, и стиль – наивно, так как ресурсы конкретного языка и ресурсы переводческого внимания и охвата не беспредельны. Зато, подчеркивал М.Г., стилю легче подражать, писать на него пародии. Во всяком случае стилистический акцент при переводе современной философии, хотя бы того же Деррида, был бы эстетством, губительным для восприятия мысли. Так что дихотомия стиля и мысли распространялась у него и на Деррида, к которому я сейчас и перехожу.

* * *

Перевод Деррида, можно сказать, отчасти стал моим собственным переводческим экспериментом – под влиянием гаспаровских опытов перевода «Поэтики» Аристотеля. Вдохновившись методом «двойного перевода» или, точнее, «двойного чтения», я попыталась идти аналогичным путем: в основном тексте, по моему замыслу, должен был быть «сам Деррида», а в квадратных скобках – некоторые мои доразвертки его текста до ясности. Получилось ли это? Мне кажется, кое-что получилось. Правда, С.Н. Зенкин, который писал рецензию на этот перевод178, указал, в частности, что последовательно провести этот принцип мне не удалось, что добавленные мною слова иногда выходят за скобки, а потому моменты интерпретации попадают в линейную строку текста. И это правда. Может быть, когда-нибудь, при переиздании перевода мне удастся более строго развести слой неясного и слой разъясненного Дер-рида. Однако разница русского и французского синтаксиса очень мешает подобным экспериментам.

В соответствии с тем, что говорилось выше, не удивительно, что М.Г. настаивал на дифференциации мысли и стиля применительно к Деррида и предупреждал об отвлекающей роли передачи стиля в языке перевода. Этим опасениям подыгрывала конкретная история восприятия Деррида в постсоветской российской культуре. Случилось так, что Деррида со своими стилевыми изысками и словесными играми («Шпоры: стили Ницше»179) был представлен на постсоветской культурной сцене до того, как вышли его классические труды, разъясняющие его подходы и замыслы (и в их числе – «Грамматология»), а потому он был априори воспринят с известными деформациями: кем-то негативно, а кем-то – позитивно вплоть до самозабвенных подражаний. Стало быть, эта особенность культурной рецепции тем более подталкивала к тому, чтобы делать при переводе дерридианской «классики» акцент на «мысли», а не на «стиле» и не на «перформансе».

Второй линией моей работы над Деррида, которой М.Г. интересовался ничуть не меньше, чем собственно переводом, была моя вступительная статья или, можно сказать, перевод в широком смысле слова – уже не текста в текст, а концепции – в российскую (постсоветскую) культуру. Перевод и вступительная презентация проблематики были двумя сторонами общего дела. При этом М.Г. всячески подталкивал меня в сторону упрощенного перевода, или, иначе говоря, перевода Деррида «на обыденный язык» или на «язык здравого смысла» (для М.Г. это были синонимы, что не точно). Во всяком случае, в моих собственных описаниях, по мысли М.Г., не должно было быть никаких дерридианских терминов, разве что для разъяснения тех или иных переводческих предпочтений.