Свои

В Саратов приехали тоже отсиживаться не стали, — кто в больницу, кто учиться, а кто работать сразу устроился. И работали не меньше других, и ни в чем снисхождения себе не давали.

И редко-редко выпадет тихий вечер, Поля с Женей на кухне усядутся, уже и папы Васеньки нет, и Зинаиды Ивановны, и у Жени мама умерла, — а подруги будто не расставались. Поля про Сашку рассказывает, про Фридочку, Женя — про отца, про то как его смерть супруги (Жениной мамы) изменила, как будто всю его душу изнутри выморозила, и как ни надеялась Женя, что лед тот растает, да только он видно из тех мерзлот, что в камень превращаются. Так и говорила о нем, как о больном, которому особый подход требуется да за сына беспокоилась... А рядом радио трещит, всегда включенное в ожидании сводок, керосинка помигивает. И так хочется, чтобы все плохое поскорее закончилось и снова можно было спокойно жить, любить, дружить и радоваться.

В 1942—1943 гг. напряженное сопротивление дало победные всходы.

В длившейся с 17 июля 1942 года Сталинградской битве немецкая армия потеряла свой воинственный пыл. «2 февраля 1943 года историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск», — сообщил голос Левитана.

И Поля плакала от счастья. Да, это был ее милый, уютный Царицын[85], городок, где школьницами, они гуляли с Женечкой, — но теперь он войдет в историю как Сталинград, покончивший с мифом о непобедимости вермахта, как город, запустивший обратный отсчет времени для всей этой фашистской бесовщины.

Плакал Иван Данилыч. Плакал от счастья, что успел дожить до победы. (К тому времени был он совсем плох, но узнав о победе Красной Армии, ушел из жизни успокоенный и чуть не счастливый).

Плакала Розочка, плакала от страха, боли и счастья. Где-то под Сталинградом был тяжело ранен Семочка, — тот самый, унаследовавший основательность и степенность Можаевых. И вот сбит в бою, но главное, — выжил… И теперь Роза умоляла Степку быть осмотрительней, осторожней, от неразумной удали удерживаться, словом не безумствовать в желании отомстить за брата.

Плакала Женечка, — такая долгожданная, такая трудная победа! Выдержал Сталинград, значит, и Ленинград выстоит. И теперь, когда жизнь доказала, что враг может быть разбит, — он будет разбит! И блокада будет прорвана! Враг так и не ступит на землю Петра. И не напрасны были их испытания.

Плакала преподавательница университета, от супруга пришло письмо: тоже тяжело ранен, но… для лечения направляется в Саратов, и скоро она его увидит, обнимет, и первые дни отходить от него не будет.

Плакали и смеялись во дворе и на улицах, на заводе и в госпиталях.

В августе 1943 года в Курской битве Красная Армия показала всю свою мощь, переломив ход войны.

И снова долго не было писем от Сашки. Поля хоть и догадывалась, что Сашка где-то там, вместе с остальными «перешел в наступление», но на сей раз она почти не волновалась, почти знала, что все с Сашкой хорошо. Вот только писем опять долго ждать пришлось.

18 января 1943 года — «… после семидневных боев войска Волховского и Ленинградского фронтов … соединились и тем самым прорвали блокаду Ленинграда».

И снова все плакали.

Женечка тут же засобирались домой. Но в комиссии по реэвакуации попросили подождать. Враг еще на подступах к Ленинграду, сама эвакуация слишком рискованна, к тому же только осложнит военную обстановку.

Осталась и преподавательница университета, ухаживала за мужем, который лежал в госпитале. Зато, когда он, выйдя из госпиталя, появился в людской, жизнь у Можаевых потекла веселее, ярче, бурливее. Высокого роста, с гусарскими усами, удивительно жизнелюбивый и галантный, — чего он только не знал! С Розочкой мог часами об истории еврейского народа рассуждать. С Женей обнаруживал глубокое понимание музыки. С Полей о живописи беседовал, о немецком языке (и сам его прекрасно знал), о театре. При этом выглядел эдаким Господином Актером столичного театра, на фоне которого его собеседница чувствовала себя провинциалкой с поправкой на историю и своеобразие Немгостеатра (впрочем, любой провинциальный театр по-своему неповторим).

Но лучше, искреннее и теплее других был он с детишками, которые висели на нем гроздьями, то и дело норовя «пощекотаться об усы». И конечно, главной его любимицей была самая маленькая обитательница флигелька — Фридочка. Да и не только его.

Фрида же, будто чувствуя всеобщее обожание, являла миру особый победительный шарм, невероятную для маленького ребенка красоту и сходство с отцом. Белокурая, как большинство детишек, глазки зелененькие, носик аккуратный, тонкий, отцовская ямочка на подбородке и характер живой, бойкий, — во всю о своем, о детском рассуждает, взрослых веселит-умиляет. Да и тем уже умиляет, что в кроватке сидит, а то все в яслях да в яслях. Поля бывает так соскучится, — аж сердце болит; зато уж как вместе домой «придут», на доченьку наглядеться не может.