Свои чужие

— С Костей, — хмуро откликается Эльвира. — Да, я. Без комментариев. Говорю же, чмо — как оно есть. Могу теперь соревноваться с тобой, Димочка.

Я помню разговор унылого и Полины — их последний перед разрывом. Да, я тогда понял, что речь об измене, что у них точно что-то случилось. Но что перепихнулся унылый с Эльвирой… То ли не говорили, то ли я как-то не услышал…

— Ну ты даешь…

— Ну вот отвали, Варламов, меня и так от себя тошнит, — хрипло откликается Кольцова.

— А что унылый? Вышло у вас что?

— Ты как себе это представляешь? — сухо спрашивает Эльвира. — Что может выйти из одного только идиотизма? Хотя, вон у тебя вышел развод. Скажи, Димочка, оно того стоило?

Убил бы.

— Тогда у меня иного выбора не было, — мой голос сух, а в грудной клетке — только усталость и пустота. — Я ей мешал.

Кольцова смотрит на меня недоверчиво, щурится, барабанит пальцами по предплечью.

— Все-таки ты из-за меня ушел тогда, да? — глухо спрашивает она.

А я молчу. Ну что тут скажешь? Пять лет назад был молодой идиот. Я и сейчас идиот, только чуть-чуть постарше. И сейчас — сейчас я бы так не среагировал, я бы носом землю рыл, лишь бы разрешить эту проблему как-то иначе.

И стоило ли перебирать чертовы три десятка девиц, чтобы понять, что ни одна из них и ногтя моей весны не стоит? Не знаю. Был бы умный — обошелся бы без этого дерьма. Я не был умный. Теперь вот сижу в своей мерзлоте без заветной весны уже шестой год.

В редакции мы не торопимся сразу к главному редактору. Вообще — сначала Кольцова убалтывает охранника пропустить меня. При этом она так старательно представляет меня как своего клиента, такого талантливого писателя, что я аж проникся.

— Почти поверил, — шепчу одобрительно, когда мы уже прошли пропускной пункт.

— Профессионализм не пропивается, — кисло откликается Кольцова.

— Куда дальше? К редактору?

— Сначала разведка, — Эльвира вздыхает. — К редактору смысла нет, пока я ничего не знаю. На четвертом у меня есть хорошая приятельница — девочка-корректор. Она должна знать, что случилось. Бля, вот почему сейчас, Полли же должна была сдать эту чертову книгу?

Девочка-корректор Олеся — действительно почти девочка — худенькая, кудрявая. Кажется, она уже озверела расставлять запятые, потому что улыбается она нам радостно. Олеся поит меня и Кольцову чаем, рассказывает о том, что почему-то Полина Бодлер срывает выход книги.

Мы слышим и версию с уничтожением данных, которую продвигает Полинка. Мы слышим и про то, что редактор уверен — Бодлер поймала звезду и мается дурью. И пусть пеняет на себя, если это действительно так.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Капец, — выдыхает шепотом Кольцова, когда мы уже распрощались с Олесей, а затем прихватывает меня за локоть. — Нет, я, конечно, думала, что все паршиво, но чтобы настолько…

— Думаешь, реально сама удалила? — тихо спрашиваю я, а Кольцова категорично качает головой.

— Для Польки её книги — это дети, — твердо откликается она. — А удалить книгу — почти что убить. Неа, сама она — ни за что. Не верю.

— У меня есть один знакомый технарь, — задумчиво замечаю я. — В принципе, если дадут пару дней — он вынимал данные с мертвых компов. Не стопроцентная гарантия, конечно.

— Пойдёт, — Кольцова вздыхает, а потом трет пальцами виски и тянет меня в сторону лестницы, — пойдем к Паше, значит. Буду выбивать отсрочку. К Полли сообщать о ней поедешь сам. Уговор?

— А почему не ты?

Мы разговариваем почти шепотом, не очень хочется, чтобы прям все те, кто носятся по коридорам, слышали о наших проблемах и проблемах Полины.

— Я чмошница, забыл? — Кольцова прячет взгляд. — Я, честно, ужасно трушу. Я не знаю, что тут сказать. Мне ей написать-то стыдно, а уж на глаза попасться…

— Ты точно выбьешь эту отсрочку? — произношу я и делаю первый шаг вниз по лестнице. Где-то там внизу хлопает дверь.

— Знаешь, когда положение дел дерьмо — пара дней толком ничего не изменят, — негромко отвечает Кольцова. — Выбью. Я должна. Если Полли книгу не сдаст — Паша контракт расторгнет. Он…

Кольцова не договаривает. Просто хватает меня за рукав рубашки и дергает вниз, заставляя опуститься на ступени.

Я оборачиваюсь к ней, натянув на лицо выражение: “Ну и какого черта, а?”

— Тихо, — едва слышно шипит мне Кольцова на ухо. — Там Костя. И Полина. Давай подождём, пока они уйдут, а?

Трусиха, блин. Вот сама накосячила, а сейчас очкует. А я прислушиваюсь — и действительно слышу доносящийся с этажа ниже нас голос унылого, рассыпающийся сухим эхом.

— Полина, неужели ты плачешь? — Вот вроде и не конкурент мне этот урод больше, но все равно его голос вызывает у меня лишь стойкую неприязнь.

Плачет? Полинка? Моя Полинка? И кого мне стоит убить за это?

— Вы чего-то хотели, Константин Витальевич? — Зря Эльвира говорит, что моя весна — не боевая. Вот сейчас она вполне себе отвешивает этой ледяной репликой оплеуху своему собеседнику. Это Полинка умеет. По крайней мере с теми, кем когда-то дорожила.

— Да так, — унылый не унимается. — Как дела, Полин? Птичка напела, что у тебя неприятности.