Свои люди (сборник)

Смотреть на всё это стало выше наших сил. Рот был полон слюной, в животе предательски урчало, и есть хотелось так, как будто нас с Морковкой выпустили с голодного острова, где держали на одной воде не меньше месяца. Первой не выдержала Морковка.

– Ты как хочешь, а я пойду, попрошу.

– Неудобно, – я постаралась отвести глаза от куска колбасы, лежавшего на хлебе.

Морковка крупными шагами направилась к мужчине.

– Извините, – сказала она. – Но мы не ели с утра. Мы из лагеря.

Мужчина поднял на Морковку круглые глаза и, перестав жевать, испуганно спросил:

– Откуда?

– Из туристского лагеря, – пояснила Морковка. – Есть дадите?

– Пожалуйста, – смутился мужчина и подвинул нам бутерброд с колбасой.

Первой впилась в него своими крепкими зубами Морковка.

– Дай половину! – я ухватилась за хлеб.

– Маша, иди сюда! Тут дивчины прибились голодные!

– Что? – в окне вновь показалось румяное лицо. – Седина в голове, а все дивчины. Балагур!

– Да я серьёзно.

– Надоел глупостями, – махнула рукой женщина, но увидев нас, ещё гуще залилась румянцем.

– Я сейчас.

Через несколько минут мы с Морковкой сидели на траве и за обе щеки уплетали хлеб с маслом, сырые яйца, домашний деревенский сыр, запивая это восхитительное лакомство тёплым, жёлтым молоком.

– Кушайте, дорогие, кушайте, – ласково говорила женщина. – Ишь, как проголодались. Сейчас ещё молока вынесу.

Мужчина согласно кивал головой и с интересом поглядывал на Морковку.

– А почему вы от своих ушли? – спросила нас Мария, когда мы уже насытились и с наслаждением развалились на траве.

– Да так, – наморщила лоб Морковка. – Суп неудачно сварили, – и, слово за слово, рассказала всю нехитрую историю наших приключений.

Мария и шофёр хохотали от души. Мария всплёскивала руками, охала, стонала, почти всхлипывала уже и никак не могла успокоиться. А когда отсмеялась, то, вытирая мокрые от слёз глаза тыльной стороной ладони, сказала:

– Вот так-то, девоньки. Ничего нет страшнее голодных мужиков. Вы это на всю жизнь запомните, пригодится ещё.

– Ну, поехали, – сказал, вставая, черноусый. – Я вас до карьера доброшу, там пешком дойдёте.

Мы с Морковкой сердечно попрощались с румяной Марией, забрались на мягкое кожаное сиденье машины и поехали.

С карьера свернули на знакомую тропу. В лесу пахло ландышем и вечерней свежестью. Мы немножко озябли.

– Ты знаешь, – Морковка повернула ко мне задумчивое лицо, – я поняла, почему у нас все макароны вылезли. Их надо было в кипяток бросать. Я вспомнила, как мама де лает.

– Нехорошо получилось. Мы с тобой сытые, а они голодные. Перед Кол Колычем стыдно, и Егоров задразнит.

– У Егорова глаза красивые, – неожиданно сказала Морковка.

– Красивые, – согласилась я.

– И плечи…

– И плечи.

– Дурак он, твой Егоров! – разозлилась Морковка. – И уши торчат.

– И уши торчат, – вновь подтвердила я.

В лагере нас уже хватились. Кол Колыч молчал, но смотрел не сердито, а, пожалуй, благодарно – за то, что мы пришли и не заставили всех волноваться.

Егоров принёс нам по миске супа.

– Ешьте, – сказал он. – Нам Гаврюшкина с Кол Колычем сварили, когда вы ушли.

Морковка отложила ложку.

– Спасибо, – сказала она. – Мы сыты.

Над лагерем стояла белая ночь. С большой поляны доносилась музыка и смех. Там был большой костёр и танцы.

Мы с Морковкой лежали в палатке. Нам было грустно.

– А Егоров с Ленкой Гаврюшкиной ушёл, – сказала я.

Морковка долго крутилась с бока на бок, била комаров, бормотала что-то себе под нос, а потом вылезла из спального мешка и куда-то ушла. Наверное, на большую поляну, убедиться, что Егоров танцует с Ленкой Гаврюшкиной и смотрит на неё своими красивыми глазами. А может, Морковке просто захотелось пореветь в одиночестве.

Мне тоже не спалось. Над ухом тоненько пищал комар. Спальник пах костром и хвоей. Я начала считать размеренные, как ход будильника, унылые «ку-ку», но потом перестала. Зачем?

Впереди такая длинная жизнь…

1982

Моя любимая тётушка Полина

Моя любимая тётушка Полина вечно что-то напевала и при этом ловко орудовала тряпкой, убирала, чистила, вылизывала свою и без того сверкающую квартиру. А в кухне между тем что-то уютно урчало на плите, аппетитно чавкало на сковородке, и по всем комнатам плыл дразнящий, ванильно-сладкий аромат пирога с корицей и яблоками. Ох, уж по части готовки она была мастерица! Рядом с Полиной – хозяйкой дома – я чувствовала себя полным ничтожеством.

В молодости Полина была очень хорошенькой, училась в музыкальном училище и недурно пела. Ей пророчили большое будущее, конкурсы в беломраморных залах, консерваторию… Но жизнь распорядилась иначе, и Полина осталась преподавать уроки пения и фортепьяно в обычной средней школе.

– Главное, петь весело! – говорила тётушка своим ученикам и азартно ударяла по клавишам. Взъерошенные пятиклассники переставали тузить друг друга кулаками и плеваться жёваными, обильно смоченными слюной комочками бумаги из трубочки. Набрав в лёгкие воздух, они начинали петь. Петь на Полининых уроках и в самом деле было весело.

Впрочем, я отвлеклась. И хочу рассказать совсем о другом. В конце концов, от чего зависит счастье женщины?

От мужа.