Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима

Полное выздоровление заняло у Кара-Мурзы полтора года. Это был медленный и мучительный процесс. Он вообще не помнил полутора месяцев, которые провел в коме, и его мышцы восстанавливались медленно. Однажды он попытался налить жене чай, но со смущением обнаружил, что не может удержать чайник. Несколько недель он провел в больнице – именно там в коридоре к его жене впервые подошел человек, который представился агентом ФБР и сказал, что ему поручено расследовать дело Кара-Мурзы.

В декабре 2015 г., спустя всего шесть месяцев после отравления, Кара-Мурза вернулся в Москву. Он все еще плохо ходил и опирался на трость, но считал, что его долг как российского политика находиться в своей стране. Была и еще одна причина: вместе с Прохоровым они решили добиться возбуждения уголовного дела по факту покушения на убийство.

Они представили в Следственный комитет результаты экспертизы, проведенной признанным во всем мире токсикологом-криминалистом Паскалем Кинтцем в его лаборатории, расположенной в пригороде Страсбурга. В отчете доктора Кинтца говорилось, что в пробах Кара-Мурзы – младшего он обнаружил четыре тяжелых металла – марганец, цинк, медь и ртуть, в концентрации, значительно превышающей их нормальное содержание в организме человека. Но если для Вадима Прохорова это было доказательством того, что Кара-Мурзу отравили, то для российских правоохранительных органов – нет. Складывалось впечатление, что расследование попросту пытаются замять.

Тем временем Кара-Мурза – младший продолжал летать между Москвой и Вашингтоном, работая на «Открытую Россию». Он не собирался отказываться от жизни оппозиционного политика в своей стране, несмотря ни на что.

Ночь 2 февраля 2017 г. он провел у родителей жены в их московской квартире. Рано утром он собирался вылететь в Вашингтон рейсом Lufthansa, но в 5:00, когда он должен был выезжать в аэропорт, его внезапно охватила слабость, и он рухнул на пол. Он сумел позвонить жене и сказать: «Женя, это дубль». Она мгновенно поняла, что речь идет о повторном отравлении.

Ее родители вызвали скорую помощь.

К счастью, среди друзей Евгении в Facebook был Денис Проценко, который вы́ходил Кара-Мурзу в первый раз. Прошлой осенью она даже поздравила Проценко, когда его назначили главврачом Городской клинической больницы № 79. Ранним утром она отправила Проценко сообщение в Facebook Messenger: «Денис Николаевич, Володе плохо». Проценко тут же ответил, велев вести его в свою клинику[379]. Кара-Мурза потерял сознание вскоре после того, как его доставили в больницу.

Евгения позвонила Прохорову, и тот сразу бросился в больницу. Проценко его помнил и сказал без обиняков: «Это то же самое». Согласно официальному диагнозу, теперь это была «острая интоксикация неустановленным веществом».

Кара-Мурзу снова подключили к гемодиализу, но состояние Владимира не менялось. Тогда ему заменили всю плазму. Переливание помогло, и Кара-Мурза начал поправляться. Для врачей это было явным признаком использования яда – чего-то связанного с белками, имеющего чрезвычайно сильное действие и, возможно, содержащего несколько токсических веществ. Это было явно сложное и многосоставное вещество, и Прохоров был уверен, что его могли разработать только в государственной лаборатории.

Глава 32 Охота на яд

После второго отравления Кара-Мурза – младший оправился гораздо быстрее, и как только борьба за его жизнь закончилась, началась новая – охота на яд.

В этот раз врачи спокойно разрешили взять пробы на второй день, и Вадим Прохоров получил три пробирки с образцами крови, ногтей и волос Кара-Мурзы.

Он позвонил адвокату Ходорковского в Лондоне и спросил: «Команда токсикологов в Израиле готова взяться за это дело. Но как доставить пробы в Израиль?»

Тот перезвонил ему через минуту: «Вот ты их и отвезешь». Прохоров удивился.

«Завтра суббота, судебных заседаний нет, поэтому ты свободен и можешь слетать», – настаивал юрист Ходорковского.

Прохоров поехал домой, взял загранпаспорт и аккуратно упаковал в рюкзак медицинский мини-холодильник, полученный в больнице[380].

Прилетев в аэропорт Бен-Гурион, он сразу направился в клинику «Ихилов» в 15 километрах от Тель-Авива. Но там ему сказали, что могут идентифицировать только три содержащихся в образцах вещества. Этого было явно недостаточно для определения яда. Тогда он позвонил в лабораторию Паскаля Кинтца в Страсбурге – ту самую, где проводилась экспертиза в 2015 г., – и они пообещали протестировать новые образцы на наличие пятнадцати элементов. Снова упаковав в рюкзак мини-холодильник, Прохоров вернулся в аэропорт Бен-Гурион и сел на самолет до Франкфурта.

В аэропорту Франкфурта его остановили на пограничном контроле. Три строгие немки за 50 сказали ему, что для провоза биоматериалов через границу требуются специальные документы. Прохоров знал, что они правы, но решил рискнуть.

«Вчера я без проблем привез эти пробы из Москвы в Израиль», – сказал он.

«Мы не в Израиле», – ответила одна из женщин.