Свой среди воров

– Могу себе позволить. А ты? – ответил он, и я уловил улыбку.

– Я наглая скотина с соколиками, – напомнил я, когда он развернулся.

– Деньги крутизны не добавят.

– Как и дружба с тенями.

Он повторил смешок:

– Не говори гоп.

И растворился за ближайшим поворотом. Я шагнул вперед, но он уже исчез из виду.

Я все еще вертел медную совушку, когда свернул на Уступчатую улицу.

Ларриос. Если он сдаст мне Ларриоса, то я узнаю и про реликвию, и про книгу. Черт, да Ларриос может знать и о проклятых каракулях на той бумажке. Теперь я даже удивлюсь, если нет. Слишком много дорожек вело к этой книге и реликвии – Атель, Ларриос, Серый Принц, Ирониус. Я уж не говорю о том, что Никко послал меня к Федиму, а у того нашлась моя пропажа. Совпадение? Вряд ли. И пусть это крошечный мостик, но бумажка в моем кисете с ахрами соединяла всех: Ателя, реликвию, Федима, Ларриоса, боевиков, книгу – всю мою цепь.

Да, я определенно хотел помощи этого Кента из тени.

Еще не дойдя до дома, я увидел на пороге Козиму. Она вытряхивала ковер. Завидев меня, она не поздоровалась и не улыбнулась, а молча развернулась, вошла в дом и с грохотом захлопнула за собой дверь.

Какого?..

Стоп – почему она еще здесь?

Я подошел к двери и постучал. Тишина.

– Козима? – позвал я.

– Я никуда не поеду, – донеслось в ответ. – Ты не заставишь меня уехать.

– Я не собираюсь тебя заставлять, – ответил я. – Разве не Эппирис хотел, чтобы вы с дочками ненадолго уехали к родне?

– Я отправила к матери Ренну и Софию.

– Но ты-то здесь.

– Я Эппириса одного не брошу.

Я вздохнул и уперся лбом в дверь.

– Он хочет как лучше, – сказал я. – Помнишь, что ночью случилось? Может, он прав?

За дверью помолчали. Потом Козима спросила:

– А ты как считаешь?

Я сделал глубокий вдох, обдумывая, как выразиться.

– Я думаю, что муж вправе беспокоиться о жене и детях.

– Это не ответ.

– Другого у меня нет.

Дверь распахнулась, и я чуть не упал Козиме в объятия. Она придержала меня, уперев ладонь в грудь.

– Убить пытались тебя, – напомнила Козима. – Кому же отвечать, как не тебе?

– Он отвечает только за свою жизнь, – сурово молвили сзади.

Я обернулся. На лестнице стоял Эппирис в своем аптекарском кожаном фартуке. За ним виднелась открытая дверь в лавку.

– А мы отвечаем за нашу, – продолжил он. – Мы, а не он.

Я вперился взглядом в Эппириса и прикусил язык. Они жили в моем доме, а потому их судьба все же была моей головной болью. Меня касалось все, что творилось под этой крышей. Признать иное означало бы признать неспособность защитить свои интересы и отвадить от своей территории других Кентов.

Правда, Эппирис считал иначе. И я понимал почему.

– Делайте то, что считаете нужным, – сказал я. – Уезжайте, оставайтесь – как хотите. Так или иначе, вам ничто не грозит.

Я развернулся и стал подниматься по лестнице. За мной захлопнулись обе двери. Я не стал оборачиваться и смотреть, кто в какую зашел.

Наверху меня ждала Птицеловка Джесс, сидевшая на полу.

– Нормально прошло, – сказала она.

– Иди к черту.

Я смерил ее взглядом. Волосы как попало торчали из-под шляпы, которая, судя по грязи, не раз слетела с головы. Костяшки пальцев украшали свежие ссадины, а на новых штанах виднелась небольшая прореха.

– Где ободралась? – спросил я, вставляя ключ в замок.

Потом повернул его на пол-оборота влево и пол-оборота вправо. Дверь я отпер, но ключ все равно следовало провернуть полностью, чтобы ослабить пружину в корпусе замка, иначе я рисковал угоститься шквалом гвоздей.

– Силос.

Я помедлил, извлекая ключ из замка.

– Это он стоял на стреме, когда меня навестил Тамас?

– Да.

– И чем оправдался?

– Не многим, – пожала плечами Птицеловка. – Учитывая, как быстро он смылся, едва завидел меня.

Я услышал, как звякнул об пол ключ. Оказывается, я его уронил.

– Так это был он? Это он пропустил Тамаса в дом?

Птицеловка кивнула.

– Я хочу его видеть. Немедленно.

– Ну, удачи тебе, – отозвалась она, подбирая ключ. – Он поскользнулся и упал с крыши. С четвертого этажа, в кордоне Квадратных Холмов. Быстрее, чем ты скажешь «шмяк».

Она для пущей убедительности хлопнула ладонью по доскам пола.

– Черт тебя побери, Птицеловка, он был мне нужен живым!

– Ах, живым?!

И Птицеловка вскочила на ноги, да так живо, что чуть не врезала мне лбом в челюсть, и я еле успел увернуться.

– Ты знаешь, что этот гад наделал? А, Дрот? Троих моих людей замочили той ночью! Троих! Я не знаю, сам он это сделал или ему помог тот Клинок, но мне и моей бригаде он нагадил серьезнее, чем тебе. Так что не надо петь, что он был нужен тебе живым, – мне тоже, да так, что терпежу не было!

Я хотел возразить, но посмотрел ей в глаза и не увидел там гнева, как ожидал, только горе. Она потеряла трех человек, а я – всего-навсего душевное спокойствие.

– Извини, – сказал я. – Я давно не работал сообща. Я… забыл.

Птицеловка кивнула.

– Он что-нибудь сказал? – спросил я.

– До или после того, как выкинулся из окна пансиона? – Она покачала головой. – Нет, он был не очень разговорчив. Может, ты и способен вырвать признание у человека, который удирает по крыше, но я не умею.

– А тело?