Свой своему

Кроме двух дочерей-жемчужин наградил господь богатого лесоторговца Авигдора и любящую жену его Двору сыновьями: старший Дов и младший Берл. Духовность хасидов города Божина, где проживает и процветает семейство, покоится на плечах двух цадиков. Авигдор и Дов – верные хасиды раби Айзика, а Берл прилепился к раби Меиру. Возмутительная самостийность Берла весьма огорчает отца и мать и служит им надежным объяснением сыновнего легкомыслия. “Умный живет своей головой и своим кошельком, – Авигдор говаривал Дворе, – стало быть, дармоед наш умен наполовину!”

Однажды, когда Авигдор и Двора сидели в горнице и нежно ворковали, вспоминая свою ладную юную любовь и годы супружеского благоденствия, вошла в дом немолодая и бедно одетая женщина. Робость и дерзость смешались в ее взгляде. Недоброе предчувствие кольнуло сердце Авигдора. Он знал худое и ждал развязки, и уж нельзя более скрывать от Дворы.

– Мир вам, праведные родители, – волнуясь, произнесла вошедшая.

– Мир тебе, – ответила Двора.

– Мир тебе, – повторил Авигдор, – кто такая будешь?

– Я мать, – достойно ответила женщина, и голос ее дрогнул.

– Не плачь и говори, – сухо сказал Авигдор.

– Зелда, моя дочь, в беде.

– Ты пришла за помощью? – спросила Двора.

– Я пришла за честью!

– О чем ты, бедная женщина? – вновь спросила Двора и тревожно взглянула на мужа.

– Сладкая жизнь и сладкое неведение. Берл склонил Зелду к греху!

– О, горе! – воскликнула Двора, и слезы брызнули из глаз ее.

– Обратим его в радость. У меня и у вас, благородные родители, будет внук.

– О, горе, горе…

– Вымогательство! – возмутился Авигдор.

– Сватовство! – твердо заявила женщина.

– Что это значит? – спросила Двора, побледнев.

– Берл хочет Зелду в жены, а девчонка хоть и любила другого, теперь смирится!

– Наглость черни! – вскипел хасид.

– Мы не чернее вас!

– Негодное наставничество Меира! – возопил Авигдор.

– Не горячись, милый. А ты ступай, добрая женщина, мы обдумаем дело.

– Посоветуюсь с раби Айзиком. Возьми пока это… – сказал Авигдор, протягивая деньги незваной гостье. Та ушла, не взявши подаянья.

2

Некий хасид раби Меира, человек простой и небогатый, погиб и оставил вдову и двух детей – сына и дочь. Милосердный Меир взял сына к себе в ученики, а дочь, красавица Зелда, осталась с матерью. Как-то Берл увидал ее и влюбился. В богатом доме его друга Ашера требовалась работница, Берл порадел, и Зелду приняли в дом.

Хасидоборец Шимон, отец Ашера, воспитал сына в строгих правилах. Ашер хоть и скатился в скверну просвещенчества, но душу сберег в чистоте, робел пред женщинами и на Зелду не глядел. Раби Меир знал ветреный нрав Берла и остерегал от греха. Но не цадик, а шальная недобрая сила правила страстями молодого хасида, и он зачастил к другу в дом, и не отходил от Зелды, и любезно говорил с ней, и жадно смотрел на девицу.

Случай, и открылось Берлу, отчего горячие его взоры не проникали в холодное сердце возлюбленной. Нравился ей простой парень, портной, да и тот был к ней чрезвычайно расположен. Зелде постыло прислуживать в чужом доме, хотелось хозяйничать в своем, и ожидала она желанной перемены в судьбе. Пылкий хасид решительно восстал против посягновения на любовь. Что стоит сыну богача тайно похлопотать о рекрутчине для бедняка?

“Я уподобился царю Давиду!” – гордился содеянным Берл. Восторг прикосновения к величию помог хасиду выстоять в мрачные дни упадка духа, овладевшего потерявшей жениха Зелдой. Время играло в руку сильному. “Я покорю ее сердце, а там, глядишь, и женюсь!” – раскидывал умом честный Берл. “Лучше без любви, да один, чем многих сластолюбцев покушения…” – думала проницательная Зелда.

Шумные застолья у раби Меира неизменно украшало доброе вино. Оно прогоняло грусть и заботы, разглаживало морщины на лбу бедняка, располагало к беседе, звало к праведности. А разве без рюмки хорошей водки задастся хоровод с песней и танцем? И мудрая хасидская сказка не расскажется и не услышится без капли хмельного. Да и что такое душа без желудка и селезенки? Нет дела богоугодной компании до угрюмых хасидоборцев, величающих собрания у цадика сборищем пьяниц и обжор. От зависти не придумано лекарство.

Жизнелюбивый Берл на совесть держался сей важной грани хасидских традиций и неизменно окрылял себя чаркой. Небесный глас подстрекал его растопить огнем горького зелья лед в душе Зелды. Вера в успех – лучшее снадобье против первых неудач. Да и у девицы сердце не каменное, и не век же противиться поклонению! Зелда не тянулась, боже сохрани, за лихим хасидом, но иной раз уступала и соглашалась пригубить.