Свой своему

Умно замыслен праздник пурим: свой к своему льнет. Не устоят ни просвещенец, ни хасидоборец в жестоковыйности их и вместе с хасидом пойдут глядеть на веселый пуримшпиль. Охочий до актерства Берл представлял Мордехая, а красавица Зелда нарядилась царицей Эстер. И читался свиток библейский, и подарки дарились друзьям и врагам, и грозили трещотки Аману, и источали сладкий запах гоменташи, и играли скрипки и флейты, и рекой лилось вино, ибо евреи пьют в этот великий день, покуда добро от зла не перестают отличать. Благодарные свидетели лицедейства без конца угощали артистов, и случилось меж Берлом и Зелдой то, что меж увенчанными славой Мордехаем и Эстер не случилось.

3

– Догадываешься, что привело меня, раби Айзик? – спросил Авигдор.

– В нашем Божине тайн нет, – ответил цадик.

– Берл любит сирую и хочет жениться. Что посоветуешь?

– Что Двора молвит?

– Пчелка говорит, мезальянс не впрок нам.

– Что не впрок-то?

– Сам не пойму. Против она.

– Мне донесли, мол, раби Меир за женитьбу стоит горой, – сказал Айзик.

– Не знаю, право, что и думать…

– От Меира умного слова не жди. Чтоб не ошибиться, поступай наоборот!

– Твой совет?

– Прост и не нов. Откупишься. “Что делалось, то и будет делаться” – Соломоновы слова!

– А чадо нерадивое?

– Не медля найти ему достойную невесту!

Берл поспешил к цадику. Раби Меир встретил своего хасида строго.

– Остережен и пренебрег! Мне донесли, мол, раби Айзик не хочет твоего и Зелды счастья. Не медля под венец – глупости наперекор! – воскликнул раби Меир.

– Боюсь, не вырву у отца согласья…

– Против воли родителя грех восставать!

– Как же быть мне, раби?

– Завел кашу – расхлебывай!

Авигдор вступил под низкие своды. Комната мрачна, как сама нужда. За столом сидит мать Зелды с шитьем. Гость уселся на скамью у стены. “Прости меня, бедная женщина, я был невежлив с тобой…” – пробормотал Авигдор. Молчание в ответ. “Берл достоин осужденья. Мы с Дворой не менее виновны”, – продолжил. Хозяйка бледна, нема. “Желание твое неисполнимо. Мир не изменить”. На глазах женщины показались слезы. “Прошу, прими отступные, – сказал Авигдор, протягивая сверток, – здесь много денег, очень много. Это наше с Дворой покаяние”. Женщина, плача, придвинула сверток к себе. Авигдор вышел. “Что делалось, то и будет делаться”, – вспомнилось ему.

Берлин, Антверпен, Париж

1

Закончилось пребывание Ицхака и сестры его Ревекки в украинском городе Божине. Пора возвращаться домой в Берлин, дабы не злоупотреблять гостеприимством божинского делового партнера, хасида Авигдора. Гости, завзятые немецкие просвещенцы, сверх коммерческой цели имели намерение получше понять восточных соплеменников на предмет осмеяния экзотического содержимого их хасидских голов и перевоспитания носителей оных.

Просвещенцы возвращались с добычей – их сопровождали Дов и Маргалит, старшие сын и дочь Авигдора. Ицхак зазвал Дова, прельстивши его видами на открытие общего дела, а заодно надеясь свести умного парня с хасидской тропы. Ревекка же, желая вырастить миссионерку для продвижения на восток идей женской свободы, задумала залучить в гости Пнину, младшую жемчужину Авигдора, да дела сердечные внесли корректив. Маргалит, как и сестрица ее, увлечена была Ицхаком, и проделала некий трюк, и осталась Пнина в Божине, а Маргалит отправилась в Берлин, успокаивая совесть надеждой, будто осчастливила обеих. Утешение – самообмана свойство и цель.

2

– Дорогой Дов, я хочу начать дело, и мне нужен компаньон с капиталом и головой.

– Две эти вещи вместе не встретишь часто, Ицхак. Требуется помощь?

– Нет. Я нашел сокровище, которое искал.

– Неужто?

– Побережем слова и время. Сокровище – это ты, Дов!

– Да ведь я хасид, дорогой Ицхак, я при родителе, он начертает мое будущее.

– Я разглядел в тебе влечение к свободе, деньгам и действию.

– Допустим. Но я взращен по-хасидски, льну к книге и синагоге.

– В вольном краю натура раскрывается и рвет цепи воспитания.

– Вера и семья – не цепи!

– Сожалею, был резок.

– Побережем слова и время. Излагай свой план, Ицхак.

– Займемся алмазами. Драгоценные камни гранить – еврейская стихия. Откроем фабрику.

– Капитал?

– Обопремся на отцов.

– Рабочие руки?

– Наши потянут воз. Мы не чураемся полезного труда – докажем христианам.

– Докажем христианам? Слышу просвещенца речь. Их любви нам не стяжать!

– Их любви нам не стяжать? Слышу хасида речь. Мы не любви, мы равенства хотим!

– Вернемся к делу. Начинать с чего?

– Набираться знаний. Лишь выучкой блестящей алмазы заблестеть заставишь.

– В Берлине всей затее быть?

– Поначалу. Потом – Антверпен. Там наше детище и разместим.

– Мне нравится проект твой, Ицхак. Надеюсь, отец поддержит и денег даст.

– Не сомневаюсь, Дов.

Ицхак и Ревекка вернулись домой. Дов и Маргалит очутились в гостях. Как разнятся Берлин и Божин! Где нет сходства, там различие бьет в газа. Ревекка с Маргалит разъезжают по чистым зеленым улицам. Гостья восторгается, и вздыхает, и ласкает тщеславие хозяйки.