Своя ноша

В бескровном, но отчаянном сражении веши Алевтины Васильевны последнее время брали верх. Баночки, скляночки, фарфоровые куклы, матрешки, слоники уже заступили на книжные полки и заставляли жаться по углам убогие камни. Сегодня я предполагал увидеть полную победу дамских безделушек и необыкновенно удивился, не обнаружив их совсем. Правда, туалетный столик с зеркалом оставался на месте, но совершенно пустой, и на полках перед книгами просторно лежали одни камни, даже подушки с вышитыми собачками и танцующими лягушками исчезли с дивана. Я не верил своим глазам — несметные полчища Чингисхана оставили поле битвы!

Я был так поглощен своими наблюдениями, что даже не слышал, как в комнате появилась Алевтина Васильевна.

— А вот и я! — с веселостью сказала она.

Я обернулся. Времени Алевтина Васильевна зря не теряла: переоделась в бордовое платье, припудрилась.

— Девочки! — крикнула она в прихожую. — Можете сходить на реку. Отпускаю.

Издали ответил античный хор:

— Мы — не рабы, рабы — не мы!

И тотчас в прихожей раздался топот, зазвенели голоса: девочки спорили из-за полотенец — кому взять махровое, кому простое. Стукнула дверь. И лишь после этого Алевтина Васильевна опустилась на диван.

— Простите, ждать заставила, — сказала она, безуспешно пытаясь натянуть на круглые колени подол платья. — Садитесь рядом.

Я послушался.

— Кажется, в командировку ездили?

— Да.

И Алевтина Васильевна замолчала, потупившись. Ее гладкая, чистая рука машинально скользнула по бархатной накидке, оставляя после себя темную дорожку. Дорожка тут же светлела и скоро исчезла совсем — распрямлялся примятый ворс.

«Она, она звонила!» — думал я, следя краем глаза за игрою красок на накидке.

Алевтина Васильевна наконец подняла глаза, виновато улыбнулась и сказала со вздохом:

— Не умею дипломатничать. Уж буду напрямик.

— Я тоже не дипломат, — сухо ответил я, чувствуя, как смятение, тревога Алевтины Васильевны переливаются в меня.

— Вы с Таней хорошо живете?

— Почти.

— Не имеете секретов друг от друга?

— Кто его знает?

— Таня вам ничего не рассказывала про Глеба Кузьмича? Ну, что-нибудь такое?..

— Не понимаю.

— Видите ли, он работает в окружении молодых женщин. Ученицы, аспирантки, лаборантки. Хотя сам уже почти старик, но можно ли полагаться? Чужая душа — потемки.

— Нет, о таком не рассказывала, — не сморгнув глазом, утаил я правду.

— Я с вами совершенно откровенна. И, надеюсь, разговор останется между нами.

— Разумеется.

— Я давно не узнаю Глеба Кузьмича… Иной раз взглянет, будто иглой прошьет: чужая, чужая! Да только ли в этих взглядах дело! Посмотрите, — и она обвела рукой комнату, разрешая мучившую меня загадку, — врозь живем! Заставил перебраться в столовую. Мол, на работе устает, дома допоздна над книгой засиживается. Главный труд жизни!.. Раньше почему-то не мешала. Вот и думаю: дело тут не в книге. Встрял кто-то между нами.

Я облегченно вздохнул: уф-ф, ложная тревога! Ничего нового. Не ведает даже про то, что известно мне. Небрежно спросил:

— Почему вы не верите в книгу? Такая работа с головой засасывает. К тому же возраст… Сами сказали.

— Ха-ха! — саркастически рассмеялась Алевтина Васильевна. — Его еще хватит. Пожиже развести — на всех учениц хватит! Знаю, не первый год живем.

Алевтина Васильевна встала с дивана, прошлась по комнате, нервно заламывая пальцы, — стройная, молодая со спины, а ей, наверно, уже за сорок перевалило.

— Конечно, куда мне по сравнению с теми?.. Старая, изношенная, малограмотная. Всего семь классов. Как ни подкрашивайся, а молодости и образования не прибавишь. Но ведь в свое время не побрезговал ничем. Ни семью классами, ни двумя дочерьми. Сам был никто — не у шубы рукава. Кому такой нужен? Только мне понадобился — дура баба! А теперь на коне. Нарасхват. Можно и забыть про старое.

У Алевтины Васильевны черным потекли ресницы. Она вынула из-под рукава платочек, осторожно промокнула под глазами.

— Вот так-то, Витя. И скажи, могу я отдать его?

Насчет себя я уже совершенно успокоился. Теперь мог посочувствовать и Алевтине Васильевне. Интуиция ее не обманывала: между ней и мужем действительно стояла женщина. И не какая-нибудь таинственная незнакомка — Татьяна. Мне это было давно известно, и опасного в том для себя я ничего не видел. Ну что опасного, если в жену влюбился пожилой человек, почти старик, а сам ты молод, полон всяческих сил — пожалеть лишь надо такого старика! Вначале испугался оттого, что на мгновение почудилось: Алевтина Васильевна проведала о чем-то грозном… А на поверку — одни сомнения: почему Глеб Кузьмич предпочитает жить врозь? Все же остальное — догадки, подозрения. Она и Татьяну подозревала, и, возможно, больше других сотрудниц, но вчера звонила наобум: напугать, предостеречь, насторожить — вдруг в самом деле…