Своя рыба и река

Так же и с духовной пищей. Допустим, собираешь-собираешь по жизни, приглядываешь, запоминаешь все доброе, хорошее, и по крохам, по крупицам в душу свою откладываешь. И вдруг случается такое, что или сам, по неразумию, растеряешь все накопленное, или придет кто-нибудь и вытряхнет все из души твоей вон. А взамен или какую философию новую всучит, или религию подсунет… И враз тогда — и имя свое позабудешь, кто такой и откуда. Уж такого совсем никак нельзя допустить. Страшно подумать. Не дай Бог!

АРИНА

Она — суха, легка, немолода и очень подвижна. Зовут ее Арина. Имя редкое по нынешним временам, не модное, хоть и пушкинское. Так назвали родители, им виднее. Родителей своих она любила и сейчас любит, почитает их. Говорит, что таких больше не было и не будет.

Она давно на пенсии, занимается всем понемногу: мелкими домашними делами, перешивает и штопает старые вещи, чтоб им износу не было, или, если лето, копается в огороде. Огород у нее прямо под окном. «Полтора куста помидор и два картошки, — по ее собственному выражению. — На продажу не выращиваем, мы не из таких!»

Арина очень любит голосовать и к политике вообще не равнодушна. Хлебом ее не корми — дай только проголосовать да о политике поговорить.

Все дни перед выборами она места себе не находит, толчется на пустом месте, даже, бывает, сердце прихватывает: так политика головой и сердцем завладела. А уж в последний день обязательно всех соседей обегает:

— Ну, вы как нынче, голосить-то пойдете?

— А как же, — отвечают те с улыбкой, — пойдем. Мы люди обязательные. Плачешь, голосишь, глядя на кандидатов, а все равно идешь, деваться некуда.

Соседи у нее добрые, дай Бог каждому таких соседей, все — пенсионеры. Только она все равно как-то не очень с ними контактирует, все больше сама с собой общается. Ну, а уж предупредить людей насчет выборов — так это ее прямая обязанность, она считает, чтоб не забыли. Тут уж она никого не боится. Может, ее кто уполномочил.

Сама Арина голосовать раньше всех прибегает. За час, а то и раньше. Двери еше заперты, а она уже тут как тут, ждет, томится, когда откроют, зато раньше всех. Ночь перед этим не спит, чтоб не проворонить. Потом домой бежит, чаи гонять. Радуется: слава Богу, отметилась, раньше всех проголосовала. Потом, со спокойным сердцем, спать заваливается. И никто не мешает. Муж-то от нее давно сбежал. А ей и хорошо, что сбежал. Меньше вони. И свет никто не застит.

Жевет она скромно, на пенсию. Детей у ней нет, не родились почему-то. Никто ей не помогает. Сама о себе говорит: «Живу бедно, но честно, другим не в пример». Из хозяйства у нее одна кошка, из техники — телевизор. Старый, черно-белый, отцов еще, но показывает хорошо. Надежный. Политиков она знает всех наперечет, кто кому друг, кто враг. Бывает, разговаривает с ними в телевизоре, спорит громко, до хрипоты, объясняет им прописные истины. Хорошо, что есть телевизор, есть с кем поговорить, а без телевизора — куда? — сплошная погибель. Была бы хоть церковь, так в церковь бы сходила, помолилась. А так, ну куда податься простому человеку, водку что ли пить? Она — не из таких.

КАЛОШИ С ГЛАЗАМИ

Дед, бабка и внук, внуку три года, побывали в гостях. Душевно поговорили, чаю попили с пышками, с медом, хорошо посидели у сватов. Стали домой собираться. А на улице уже темно.

Дед с внуком быстро собрались, по-солдатски, а бабка все ковыряется, никак в калоши влезть не может. Дед дергает внука: пойдем, она нас догонит. Ему хочется побыстрее выйти и закурить на воздухе. А внук упирается, кричит:

— Она заблудится одна!

Дед ему потихоньку:

— Не заблудится, у нее калоши сами дорогу знают…

— Ничего они не знают! — упорствует внук. — Заблудится одна!

— Так они у нее с глазами, — шепчет дед.

— Как с глазами?! — ребенок кидается к калошам, чуть не опрокидывает бабку, начинает искать глаза на калошах…

Ищет, сопит и не находит. Он разачорован.

— Нету никаких глаз, наврали… — и грустно вздыхает. Ему действительно жалко, что глаз нет. Потом смиряется, кряхтит по-стариковски:

— Ладно, нету так нету…

А когда вышли на улицу, на улице — темно, фонари не работают, говорит:

— Идите за мной, я дорогу знаю, а то в яму упадете!

И правда, идет впереди, отдувается, ишь, командир какой выискался! Старики на него не нарадуются, особенно дед. А как же, — внук, родная кровь, продолжатель рода!

ЗМЕИНЫЙ ВОЗРАСТ

Как перевалило старику за семьдесят пять, стал он мелочным, въедливым и своенравным. Никакого сладу с ним нет. Валенки перестал и летом снимать. Ходит вокруг холодильника, плюется.

— С тех пор, как купили холодильник, в доме стало не согреться, сколько печь не топи!

Все стало не по его. Подойдет к окну, начнет тюлевые занавески дергать.

— У-у-у, понавесили неводов на окна, свету белого не видно! — Совсем невестку с сыном заездил. Соберется в баню, дадут ему полотенце махровое не берет, утирается всякими тряпочками, клочками. Сын его пытается урезонить, невестка — у самой уже внуки — чуть не плачет:

— Папа, ну что вы в самом деле? Взяли бы полотенце!