Своя волна

В автобусе, как всегда, была давка. Пассажиры повисли друг на друге. Большая часть уткнула хмурые, сосредоточенные взоры в телефоны. Рядом с Машей стояла женщина с ребенком лет четырех-пяти. Мальчик тоненько попискивал, сообщая матери, что он хочет сесть. С каждым разом попискивание становилось все громче и настойчивее. На усталом лице женщины все явственнее читалось раздражение. Стараясь, по возможности, загородить ребенка от толкающихся пассажиров, она монотонно повторяла: «Ты видишь, все места заняты?». Мужчины, занимавшие добрую половину этих мест, на призывы ребенка не реагировали. Они читали, писали, разговаривали, играли все в тех же телефонах, втайне, возможно, представляя себя настоящими, идущими до конца, презирающими опасность. Палец на курке автомата, или на худой конец, многозарядного пистолета. Взгляд следит за малейшим движением, натренированное тело готово в любой момент отразить нападение, уши чутко ловят каждый звук. Тут, ясное дело, не до пустяков, вроде детского нытья. Толстенький, круглолицый мужичок, свесив, с занимаемого им места, одну из объемных ляжек в проход, с сосредоточенным видом играл в какую-то стрелялку на телефоне. Лицо было напряженным, губы, время от времени, слегка подергивались. Процесс игры требовал полной концентрации внимания. Пару раз он бросал неприязненные взгляды в сторону ноющего малыша и его матери, не сумевшей воспитать ребенка, чтобы он вел себя нормально и не мешал окружающим, не отвлекал и не раздражал своими криками и капризами. Маша, встав так, чтобы со своей стороны тоже загородить уставшего от дороги, от давки и от духоты мальчугана, сердито уставилась в окно. Современный мир во всей красе. Каждый сам за себя.

Федька осторожно выглядывал из комнаты. На худенькой мордашке было непривычное выражение испуга.

–И что ты там прячешься?– стараясь говорить строго, сказала Маша. – Натворил дел, умей отвечать за свои поступки.

Сын шмыгнул носом.

–Я не… а он…

–Одевайся!– скомандовала Маша.

–Зачем?!– голубые глаза расширились, в них появилось выражение ужаса.

–Пойдешь вместе со мной в школу. Пусть Ирина Андреевна при тебе расскажет, что произошло.

–Мам, он сам…

–Одевайся! Сначала я хочу выслушать сторону обвинения.

–Чего?

–Ничего,– Маша указала на куртку, висевшую на вешалке.– Надевай и пошли.

– Мария Александровна… здравствуйте…

Учительница была молодая. Маша подозревала, что Федькин класс у нее, возможно, вообще первый. Увидев, что мать провинившегося ученика пришла вместе с ним, она растерялась.

– Добрый вечер, Ирина Андреевна.

Маша покосилась на сопевшего где-то позади нее сына.

– Мария Александровна, я вообще не предполагала, что Федя будет присутствовать при разговоре…– учительница смутилась.– Беседа личная, мне кажется, ребенку не стоит…– щечки Ирины Андреевны разрумянились, похоже, она сильно нервничала и не знала, как себя вести. Даже мама злостного нарушителя порядка, драчуна и матершинника выглядела спокойнее.

–Мне кажется, что раз Федя что-то натворил, то он должен присутствовать при разговоре. Он уже достаточно взрослый и должен понимать, что за плохие поступки нужно отвечать,– сказала Маша.

Учительница кивнула.

–Конечно. Раз Вы так считаете… в общем… Федя сегодня подрался. Вернее, как… Не то, чтобы подрался… Он толкнул другого мальчика. Петю Овсянкина. И еще обозвал его… вернее сказал… Одним словом, он произнес гм… неприличное слово. Даже два. Очень неприличные… матерные. – почти шепотом закончила учительница. Глаза у нее стали испуганные и огромные, почти как у Федьки, когда Маша велела ему одеваться.

Маша подавила истерический смешок. «Я сейчас тоже произнесу неприличное слово, даже два, а то и больше. И все очень матерные». Из-за того, что ее сын, вовсе не избил, как оказалось, этого самого Овсянкина до полусмерти, а просто толкнул и сказал в его адрес пару неприличных слов, ей пришлось отпрашиваться с работы, а перед этим, целый день терзаться, надумывая всякие ужасы, что же такое страшное натворил ее ребенок.

–Ирина Андреевна, я понимаю, что Федя поступил нехорошо,– она бросила в сторону сына строгий взгляд,– очень нехорошо, и мы с ним обязательно побеседуем на эту тему. Но, Ирина Андреевна – это дети. Они, с детского сада себя так ведут. Это плохо, не спорю. Но они учатся друг у друга, повторяют то, что слышат. Конечно же, если дома подобные вещи пресекать, проводить воспитательные беседы, да и в школе тоже, это естественным образом проходит. Хотя, потом, когда они повзрослеют, это снова начнется и никакие воспитательные беседы уже не помогут,– считая, что учительница должна знать всю правду о тех кому она решила посвятить жизнь, избрав свою профессию, сказала Маша.

Ирина Андреевна нервно теребила тонкими пальчиками кончики шелкового платка, повязанного на ее шее. Вид у нее был несчастный.