Своя земля

— Хорошо. Только ты не задерживайся там, слышишь?

По чуть влажной от росы дорожной пыли мальчики вышли на луг, и тут Артемка впервые увидел, как наступает день. Небо вначале посерело с одного края, потом на месте серой полосы проступила бледно-зеленая, ее сменила розовая, слегка прояснело над землей — и молочно-голубоватый свет пробежал по бледным облакам, растворяя звезды. Постепенно из дымящегося тумана выдвинулись деревья и кусты, матовая от росы трава, белый песок на берегу, таинственно застывшая гладь воды. Над краем степи по стеклянно-зеленоватому небу протянулся красный поясок, — неуловимо меняя оранжевый, лимонно-желтый тона, он растягивался шире и шире, и вот уже полнеба захватили разливы красок, с каждой минутой становясь все краше. Тускло-блестящая, как зеркало в сумерках, поверхность реки вздрогнула, по ней побежала мелкая и тихая рябь, деревья и тростники встрепенулись и глубоко вздохнули. Белыми извивающимися нитями туман рождался из реки, — их было много, этих клубящихся нитей, и река посерела от них и словно бы сделалась у́же. Но вот ветерок качнул прибрежные кусты, побежал по воде, подметая реку. У самого берега вода налилась деготной чернотой, а на середине, где струя была светлее и зеркальнее, в нее заглянули высокие розовые облака, и она заиграла веселыми красками. Будто вытолкнутое кем-то из-за горизонта, медленно выкатилось солнце и огромным красным диском повисло над степью. Артемка с изумлением видел незнакомый ему до сих пор мир, полный движения и очарования, и не мог оторвать взора от этих чудесных превращений неба и земли. Ему казалось, что он слился с этим пробуждающимся миром, — может быть, лишь для него солнце устраивало этот великолепный праздник красок и света.

У кувшинок с тяжелым плеском ударилась рыба, чуть подальше всплеснулась другая, и вот по всей реке пошла утренняя рыбья пляска. Даже маленькие рыбки приняли в ней участие, — они не умели громко шлепнуть по воде, а лишь беззвучно выпрыгивали наружу и падали, блеснув светлым серебром, зато от их прыжков зарябила вся река.

— Хорошую зорьку выбрали мы, видишь, как разгулялась рыбка, — вполголоса сказал Генка, слушая, что происходит на реке. — Клевать должна весело.

Он уже сидел перед своими удочками, нахохленный, похожий на маленького старичка в длинном, замызганном и рваном отцовском пиджаке, ничего не замечал: ни разлива красок, ни игры облаков, ни оживления леса, и Артемка помял, что его друг много раз встречал рассвет и ничто не было ему в диковинку. Даже в этом его равнодушии он ощутил превосходство Генки над собой, словно тот и в самом деле намного старше его и умудрен по-стариковски. Ну что ж, придет время, и он будет знать то же, что и Генка.

Артемка и раньше видел, как ребята ловят рыбу, но он и не представлял, что это занятие способно так удивительно захватить. Однако ему недоставало рыбацкой выдержки и сосредоточенности, как у Генки. Он торопился, выхватывал удочку, едва пробковый поплавок начинал свой танец на речной глади, оставляя расплывающиеся водяные круги, но крючок то оказывался дочиста обглоданным, то запутывался в высокой траве за спиной. А Генка вытаскивал рыбу за рыбой.

— Ты не торопись, пусть наутоп берет, — советовал Генка, наблюдая за его метаниями.

Но все равно у Артемки ничего не получалось, видно, счастье обходит его, не желая порадовать и маленькой рыбешкой. Тогда Генка воткнул конец удилища в мокрый песок и подошел к нему.

— Гляди, как надо, — сказал он, забирая у него удочку. Переменив червя, он поплевал на него, ловко забросил лесу между круглых листьев кувшинки, на чистое разводье. Через некоторое время пробка начала подпрыгивать, но Генка ждал, напряженно вытянув руку с удилищем. Поплавок замер, и Артемкино сердце замерло одновременно с ним, — ему казалось, что его взор проникает сквозь зеленоватую толщу воды, он видит, как рыба, сверкнув серебристым боком, уходит в темную подводную чащу, а крючок поблескивает среди скользких стеблей кувшинок. Теперь она уже не вернется назад: разгадала приготовленную ей ловушку и расскажет о ней другим рыбам. Но вот пробка снова ожила и медленно двинулась в сторону от распластавшегося на воде глянцевитого листа. Когда поплавок заскользил быстрее, Генка сильно взмахнул удилищем.

— Видишь, как надо, — сказал он, снимая с крючка рыбку с растопыренными в ужасе серыми плавниками. — Ты не спеши, пусть заглотает, тогда и подсекай. Понял, Артемка? И не шуми, а то хлещешь по воде, всю рыбу распугаешь.

В этот момент с Генкиной удочкой что-то случилось: она дрогнула, мелко затрепетал ее гибкий конец, сильно склонился к воде раз, другой, и вдруг удилище упало с громким плеском и само по себе поплыло от берега, чем дальше, тем быстрее.

Генка ахнул и как был — в пиджаке и штанах — грохнулся плашмя в воду.

— Врешь! — завопил он суматошным голосом, схватывая удочку и пятясь к берегу.