Читаем Своим судом полностью

На берегу взвизгнула какая-то женщина, но Сирота не слышал ее. «Так и нырнуть недолго!» — впервые подумал он, лежа на льду. Потом поднялся и пошел дальше, прихрамывая на ушибленную ногу.

Где-то на середине реки опять случилась заминка. Чтобы перебраться со льдины на льдину, надо было перепрыгнуть метра три ледяной каши, в которой островком маячила метровая льдинка.

Сеня переложил спички под шапку, примерился и прыгнул двойным прыжком, рассчитывая, что промежуточная льдина не успеет утонуть. Черпнув в сапоги, он вылез-таки на твердый лед, снова зацепив за край льдины ушибленным коленом.

Вгорячах не почувствовал боли, но, шагнув несколько раз, понял, что нога отказывается повиноваться.

— Ногу повредил, похоже! — спокойным голосом сказал на берегу Сучков, когда Сеня пополз к опорам на четвереньках, а потом поднялся и пошел, подтаскивая непослушную ногу.

— Обратно ему с такой ногой не уйти! — все так же ровно констатировал Фрол.

— Разойдется! — предположил Смирнов. — Бывает…

На дальнем берегу теперь молчали, сообразив наконец, что на льду не до их советов.

— Сволочь! — бормотал Сеня, волоча несгибающуюся ногу. — Сволочь такая…

Он понимал, что не успеет доковылять до берега после того, как подожжет шпур, но упрямо тащился к нужному месту.

Впереди, за опорами, ревела вода. Освобожденно вырываясь из-под льда, она вспучивалась метровым валом и стремительно катилась вниз.

«В воду прыгну! — придумал Сеня. — Зажгу и прыгну. К берегу прибьюсь, или баркас перехватит, пока лед двинется».

У Гаврилова слезились глаза и побелели щеки, но он смотрел только на опоры. Мысли стремительно крутились в голове. Идти всем на лед, чтобы вытащить Сироту? Но лед каждую минуту может столкнуть опоры и пойти. Тогда размелет не одного, а четверых.

— Пошли! — сказал Гаврилов, поднимая с земли доску от опалубки, вымазанную в растворе. — Веревку надо захватить.

— Постой! — остановил инженера Фрол. — Кажись, разошелся.

Сирота и в самом деле пошел быстрее. С берега не видно было, чего это стоит ему. Он и сам не знал и даже не замечал слез, которые независимо от его сознания выжимало из глаз каждое движение.

Гаврилов впервые посмотрел на Сеню и ужаснулся неестественности его движений.

— Ты вот что… — сказал Фрол. — Поезжай к переправе, подготовь баркас. Семен обратно не пойдет.

— Думаете?

Фрол кивнул. Инженер завел «газик» и поехал к переправе.

Заветная льдина была шагах в двадцати от Сени, когда твердый с виду лед провалился под ним и он скользнул в мокрую тьму, не успев ни удивиться, ни испугаться. На льду осталась шапка и коробок со спичками — никому теперь не нужные вещи.

Как ни странно, но на берегах не раздалось ни одного звука, только где-то внизу привычно гомонила переправа, да все также выводили свои трели жаворонки, и горохом стучала по задубевшей одежде снежная крупа.

Мастер Смирнов молча стянул с головы шапку.

— Рано хоронить! — неодобрительно сказал Фрол. — Выберется, не таковский…

Сеню выбросило из-подо льда секунд через двадцать. Мелькнув в буруне мокрой темной тряпкой, он зацепился руками за обломки льдины, кружащейся в водовороте за опорами.

По берегу вслед за плывущим с криками побежали люди. Смирнов сел прямо на мокрую землю и заскреб непослушными пальцами по карману, где у него хранился пузырек с таблетками от сердца.

Фрол с легкой усмешкой наблюдал за мастером, пока тот не съел таблетку, а потом отошел, чтобы подготовить заряд. Он подвинул на ладони последнюю пачку, будто пробуя на вес, и разорвал обертку.

Смирнов лежал на боку, беззвучно шевелил губами, пытаясь улыбнуться. Но улыбки не получалось, и лицо было такое, какое бывает у совершенно беспомощных людей да женщин, умеющих разыгрывать беспомощность.

Ох, Ишим, Ишим!

— Худая река! — выдавил Смирнов. — Столкнет опоры…

— Река как река… — сказал Фрол. — Может, и не столкнет.

<p><strong>9. Один</strong></span><span></p>

— День нынче какой-то длинный, — устало заговорил Смирнов. — Из лета в зиму, из зимы в лето бросает, как меня все равно… Пойдешь?

— Надо, — сказал Фрол. — Черед пришел.

Смирнов и так видел, что взрывник налаживается к опорам, но молчать не мог.

— Чего глядишь? — сказал Фрол, прилаживая под рубаху непромокаемый мешочек.

— Думаю вот, — сказал Смирнов, — уж лучше бы самому.

— Ото так, — согласился взрывник, думая о своем, — сам дак сам. Переживаний меньше.

— Видно, как уж суждено, — вздохнул Смирнов, — оно на то и вытянет: ежели кому утонуть следует — на берегу не помрет.

— Помолчал бы! — попросил Фрол. — Чего мылишься? Ну куда ты, посуди, уйдешь? Докудова?

Смирнов замолчал, глядя на Сучкова снизу, прикидывая его силы.

Взрывник неторопливо готовился. Осталась последняя пачка взрывчатки, и он намеревался сделать все наверняка, чтобы не зря рисковать. Да и вообще вполруки Фрол никогда не работал.

— Поймали Семена? — спросил Смирнов, ему с земли не видно было, что делается на реке.

— Поймали! — не глядя, сказал Фрол, выбирая доску. — Плавает как утка.

— Присядь-ка! — сказал Смирнов. — Посиди.

Фрол присел на доску, достал кисет и с наслаждением закурил.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза