Своим судом

Солнце было еще высоко, когда Малев закончил обед и вымыл посуду. Загря отказался есть рыбу и шнырял в кочках, вынюхивая мышей. Изредка Малев слышал их судорожный писк и видел довольную морду собаки, поглядывающую на него.

Над поймой парил одинокий орел, в протоке булькали щуки. Малев лег под навесом на шкуры и с наслаждением вытянул ноги. Он был счастлив.

В сумерках Малев поставил в ближнем озере сеть. Он перегородил озеро, сеть была длинная, она не вошла в озеро, и Малев выбросил свободный конец на берег. Придерживая верхнюю тетиву, он поплыл обратно, чтобы проверить, как легла стень, и сразу же почувствовал упругие рывки — попал первый карась. Малев подтянул сеть и ловко выковырнул его. Карась гулко стукнулся о дно обласка и зашлепал хвостом.

Загря подбежал к воде, залез в нее по брюхо и радостно залаял, поздравляя с почином. А тетива продолжала подрагивать, Малев перехватился и выбросил в лодку еще одну рыбину.

Впереди ныряли поплавки, но Малев выпустил тетиву, сполоснул руки и вытер о ватник.

— Пошел! — удовлетворенно сказал он и закурил, мысленно поругивая бригадира, не успевшего переправить в пойму лошадь.

Караси лежали на дне обласка, одинаковые, как близнецы, толстые и широкие. Они разевали рты и шевелили жабрами. «На центнер штук тридцать», — привычно прикинул Малев и бросил в воду коротко всхлипнувший окурок.

Он плавал из конца в конец сети, выбирая рыбу, пока не онемели в ледяной воде руки. Обласок осел, караси лежали в нем тяжелой золотой грудой. Малев выпустил сеть, толкнул лодку к берегу и спрятал негнущиеся пальцы под мышки. Он долго крутился среди кочек, колотя руками по бокам, пока пальцы не заныли. Тогда он стал растирать их, превозмогая боль. Вскоре руки отошли, в коже появилось приятное жжение, пальцы стали гнуться и покраснели. Тогда Малев перебросал карасей в садок и крепко затянул устье, закрепив конец веревки на коле, вбитом в дно озера недалеко от берега.

На пойму спустились сумерки, даль загустела, но Малев знал, что минут через двадцать снова будет светло — ночей весной почти не было. Малев сел на землю и привалился спиной к кочке. Подошел Загря, ткнулся в лицо холодным носом.

— Подремлю, — сказал ему Малев. — Сиди тихо.

Через четверть часа холод влажной почвы пробрался сквозь одежду. Малев очнулся, зябко передернул плечами и посмотрел на озеро. На гладкой маслянистой поверхности воды подрагивала цепочка поплавков, начинался рассвет, Малев сел в лодку и оттолкнулся от берега.

Работая, он видел, как над поймой опять встало солнце. Плотным серым облаком просвистели в стороне чирки, где-то далеко кричали лебеди. Карась вывернулся из непослушных рук, плюхнулся в озеро, и Малев решил, что пора кончать. Он со стоном откинулся в лодке, разогнул онемевшую спину и прикрыл глаза. Лодку понесло к берегу.

Полдела было сделано. Теперь пойманную рыбу надо было доставить к реке, а потом сдать живую приемщику.

Пока закипал чай, Малев вытащил обласок на берег, вылил из него скопившуюся воду и загрузил карасями, отсчитав ровно пятьдесят штук. Он накрыл их сверху мокрым мешком, чтобы не уснули в пути, и пошел к костру, досадуя, что не сможет поднять разом всю рыбу.

Чай был черный и густой как нефть, которую добывали на берегах Реки. Отхлебывая его длинными глотками, Малев чувствовал, как возвращаются силы и проясняется голова. Он выплеснул из ведра остатки чая прямо в костер, взял ружье и спустился к озеру. Малев бросил ружье прямо на рыбу, перекинул через плечо веревку, подложил шапку и, не оглядываясь, потащил обласок знакомой дорогой. Загря оглянулся на гриву, где белым столбом поднимался дым от костра, и хотел залаять, но, сообразив, что хозяин еще вернется, молчком потрусил следом.

…Одолев последний волок, Малев остановился и сел на землю. Глаза щипало, он стер пот ладонью с бровей и перевел дыхание. Воздух, напоенный свежестью реки, до конца заполнил легкие, у Малева на мгновение закружилась голова, но головокружение тут же прошло, потому что теперь он дышал ровно.

Загря сел рядом, но, подумав, лег на живот, вытянул вперед лапы и положил на них голову: дальше идти было некуда. Впереди текла Река, несла к океану черную воду, а волоки остались позади.

…Поднялись жировавшие на закосках чирки, спугнутые пароходом, показавшимся у поворота. Пароход был знакомый. Теперь он возвращался с низовьев, все такой же светлый и праздничный. На палубе играла музыка и толпились веселые пассажиры, радовались, что уезжают. Они что-то кричали Малеву, а капитан приветственно погудел ему, потому что на этих берегах люди встречались не часто.

— По-е-дем! С на-ми! — хором орали пассажиры, а капитан гуднул еще раз, подтверждая, должно быть, приглашение.

Малев встал и посмотрел на карасей в обласке, хлопающих жабрами, на свои тяжелые сапоги, на брюки, заскорузлые от рыбьей слизи, подвигал израненными пальцами рук…

В пойме над озерами тянул длинный косяк гусей. Слышно было, как они переговариваются, довольные местом и погодой. Сделав круг, вожак повел стаю к орлиному гнезду, четко синеющему на краю гривы.