Своим судом

Но лодка впереди уходила все дальше, каким-то чудом минуя мелководья протоков, куда должна была влететь, по расчетам Малева, уже давно, и он решил не жалеть больше новый мотор, выданный ОРСом.

— Не порвется, поди, — вздохнул он. — Потерпит…

Малев поднял со дна лодки ружье, вылил из ствола воду и прибавил газ. Скорость заметно увеличилась.

— Ну куда ты деваешься, посуди? Куда ты прешься? — негромко спрашивал Малев, когда на лодке впереди полыхнул огонь, а потом она вскинулась на дыбы.

Малев недоуменно протер глаза и сбросил скорость.

— Ото-то! — только и смог вымолвить он, когда подъехал вплотную.

Вспоротая топляком от самого носа почти до середины, лодка «того» уходила мотором в воду и через минуту скрылась с негромким чмоканьем, на поверхности остался только горящий бензиновый бак, который неторопливо уносило течением.

Над лесом поднялось солнце. На берегах на все лады заливались птицы, и где-то в глубине леса «урлюкали» косачи. Малев отвел глаза от вспыхнувших на воде солнечных бликов, огляделся и машинально засек место, где утонула лодка.

Безжизненное тело Окунева покачивалось на волнах. «Гляди-ка, не тонет!» — изумленно сказал Малев и потянулся к телу веслом, чтобы втащить в лодку.

На правой ноге Окунева не было сапога, голая ступня стукнулась о дно лодки и как-то неестественно отвалилась в сторону. Малев поправил ее, подумав мельком, что ладно, видно, шарахнуло парня, раз из сапог вылетел…

Загря настороженно подошел к утопленнику и с врожденной брезгливостью ко всему мокрому обнюхал голову.

— Живой, палкой не убить, — предположил Малев, но пес равнодушно отошел в сторону, и рыбак заторопился.

Лодка ткнулась в мель метрах в пяти от сухого берега. Малев спрыгнул в воду и взвалил Окунева на плечо. Загря скачками бросился вперед, вздымая фонтаны воды.

На берегу Малев свалил художника на песок и, опустившись на колено, навалил его животом на другое. Из носа и рта утопленника полилась вода, он захрипел, но Малев продолжал встряхивать обмякшее тело, чтобы окончательно очистить желудок и легкие. Вскоре Окунев судорожно задергался, его начало рвать, и Малев освободил колено.

— Не умрет теперь! — успокоился он, оглянулся и увидел, что освобожденную от груза лодку сняло с мели и унесло течением. Она покачивалась на волнах метрах в двухстах от берега, и ни догнать, ни остановить ее было нечем.

Малев отыскал глазами пса, беззаботно шныряющего вдали под деревьями, и выругался. Он считал, что собака обязана была предупредить его насчет лодки.

— Сукин ты сын! — сказал Малев без всякого выражения и, не оглядываясь, зашагал по медвежьим следам вслед за лодкой.

Когда Окунев продышался, на берегу никого не было. Он обнаружил, что лежит на песке, вскочил на ноги, но тут же свалился и опять потерял сознание от дикой боли, полоснувшей по сердцу.

А Малев, прошагав песками километра три в надежде, что лодка застрянет где-нибудь на мели, остановился, размышляя, стоит ли возвращаться. Выходило, что стоит: парень остался не в лучшем виде.

«Сгибнет, щенок!» — беззлобно подумал Малев и повернул назад.

Он нашел Окунева там же, где оставил, только тот лежал теперь на спине, выставив к солнцу алебастровое, без единой кровинки лицо. Босая нога распухла и сравнялась по толщине с сапогом.

«Эк, как ее разворотило!» — удивился Малев и загрустил, поскольку дело принимало худой оборот.

Окунев открыл глаза и увидел Малева.

— Где я? — хрипло спросил он.

«Воскрес!» — вывел Малев, присел и ощупал распухшую ступню художника.

— Нога! — застонал Окунев.

— Вижу, что не рука! — пробормотал Малев, соображая, что предпринять, потому что нога у парня по всем видам была изломана.

Малев поднялся и пошел к лесу.

— Куда же вы? — растерянно спросил Окунев, но Малев даже не оглянулся. «Связался черт с младенцем», — думал он.

Малев вошел в мелколесье и нашарил на поясе нож. Нож был на месте, это его успокоило, и он принялся ссекать две березки подлиньше, размышляя между делом, что вот перезимовали деревья, только расти да расти, а их приходится губить, потому что иначе в этом деле не обойдешься. Оставив свободными комли, Малев соединил березы у ветвей поперечинами из тальника. Получилась волокуша с оглоблями, вроде тех, на которых таскают сено. Зачистив концы оглобель, чтобы кора не драла руки, Малев потащил волокушу к берегу.

Окунев лежал ничком метрах в двадцати от прежнего места. На песке, там, где он прополз, виднелась неровная борозда.

«Сопляк, а туда же. Ладно, что не убился». Малев завалил художника на волокушу и потащил к лесу, где наметил развести огонь, чтобы обсушить утопленника.