Своим судом

На опушке под низкими сучьями старой березы Малев быстро развел большой костер и ловко вытряхнул Окунева из одежды, перевалив его с волокуши на свой полушубок. Мокрые тряпки он развешал на сучьях березы, и от них сразу же повалил пар. Закурив и привалившись к березе спиной, Малев оглядел мальчишески хрупкое, слегка тронутое загаром тело художника, вздохнул и подтянул полушубок вместе с Окуневым поближе к огню. Потом встал и ободрал трубой с ближней осины кору. Труба, корявая и шишковатая снаружи, внутри была гладкой и холодной. Уложив в лубок ногу художника, Малев соединил края коры и крепко обвязал, разодрав надвое подсохшую майку. Получилось это у него ловко, нога оказалась закованной не хуже чем в гипсе.

Окунев открыл глаза, приподнялся и удивленно оглядел свою ногу, превратившуюся в обрубок дерева, потом увидел Малева и вопросительно посмотрел на него.

— Я ничего не помню! — сказал он, откидываясь на спину. — Только огонь и медведя…

«Ладно его звездануло!» — второй раз подумал Малев.

Он подробно, будто сам при этом присутствовал, рассказал художнику, как тот налил в лодку бензина, а потом бросил окурок и потерявшая управление посудина врезалась в топляк.

— Спичку! — сказал Окунев.

— Что спичку?

— Я спичку уронил, — сказал Окунев.

— Хрен редьки не слаще, — сказал Малев, сдирая с ветвей высохшие вещи и бросая их художнику. — Ты чей будешь?

— Я художник, — сказал Окунев. — Моя фамилия Окунев. Михаил. Я к Пожарнику приехал.

— А, — сказал Малев, — понятно.

Окунев не стал спрашивать, что именно понятно этому странному человеку, в глазах у него мутилось, и он беспрекословно позволил втащить себя на волокушу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не застонать.

— Держись! — посоветовал Малев и потащил волокушу по песку.

Окунев вцепился рукой в перекладину и, сжав зубы, закрыл глаза. «Вот это номер! — думал он. — Ладно хоть нотаций не читает!»

Путь до лодки показался ему нестерпимо длинным. Он повернул голову и увидел, что река мелькает справа и волокуша двигается вдоль воды.

— Куда вы меня везете? — спросил он.

— Домой! — не оборачиваясь, бросил Малев. — К Пожарнику. Лодка уплыла, пока я с тобой вошкался.

Окунев от неожиданности выпустил перекладину и съехал на песок. Трусивший сбоку Загря свернул к нему и выжидательно остановился.

— Это я виноват! — сказал Окунев, приподнимаясь. — Я сам пойду.

— Давай! — разрешил Малев. — Спробуй.

С минуту он презрительно наблюдал, как художник возится на песке, потом подошел и за плечи втащил его обратно в волокушу.

«В два дня, пожалуй, не добраться! — прикидывал он, стараясь шагать пошире. — На прижимах помучаюсь…»

«Хоть бы ругался, что ли!» — думал Окунев, глядя на заросший затылок шагающего впереди человека. Вскоре он опять впал в забытье, и Малеву пришлось закреплять его на волокуше тальником, чтобы не скатывался.

Часам к четырем Малев почувствовал, что сил больше нет, подтащил волокушу к лесу и сел прямо между оглоблями. Отдышавшись, он перетащил Окунева на полушубок под деревья и ненадолго задумался, соображая, как добыть пищу. Надеяться приходилось только на себя, потому что ни пешком, ни на моторе никто в этот Приток не сунется, делать нечего. Разве что пойдут вверх баржи, повезут хантам продукты, пока не спала вода, но это через неделю, не раньше, а столько сидеть тут Малев не собирался.

Он огорчился немного, подумав, что плашкоут, надо быть, уже подошел к стану и могли приплавить лошадь, а его нет на месте. Но, поразмыслив, решил, что большой беды не будет, мужики обнаружат садок и выберут рыбу, а лошадь ничего, покормится пока в пойме, волков там нету.

Взглянув на красное, пятнами лицо Окунева, Малев огорченно вздохнул и принялся разводить огонь. Потом принес с берега пару голышей и бросил их на угли, чтобы калились.

Подходящую березу Малев нашел недалеко от костра. Она была ровная и гладкая, с четверть в диаметре — как раз то, что надо. Сделав аккуратный надрез, он содрал трубку бересты сантиметров тридцать длиной и сел на буреломную лесину, помянув старика, который когда-то научил его пригодившемуся теперь ремеслу.

Дело было нехитрое. На одной кромке берестяной трубки он нарезал ройные отверстия, а на другой треугольники. Треугольники плотно вошли в отверстия, и трубка сшилась, крепко и быстро.

Оставалось подыскать дно. Малев нашел обломок подходящей дощечки на песках, поставил на него трубку, очертил кончиком ножа и вырезал круг, ровный и гладкий. Поставив трубку на колено, Малев сверху затолкал в нее дно и осадил до нижнего конца. Дно было немного больше диаметра берестяной трубы, поэтому село прочно и надежно.

— Без малого — все! — подвел итог Малев, набрал в туесок воды и быстро пошел к костру, потому что вода все-таки протекала в шов и у дна, а он хотел донести ее как можно больше. Поставив туесок на землю, он выхватил из костра один из камней, прихватив его шапкой, и опустил в туесок. Вода там мгновенно закипела, береста распухла и затянула все щели.

— Вот так! — сказал Малев. — Теперь хоть спирт наливай.