Читаем Своим судом полностью

Солнце поднимается и начинает привычно жечь землю. Дождя нет с весны, и Мишка знает, что коли не будет его еще с неделю, зимой весь народ помрет. Он много раз слышал это от Кума и сердился на солнце: умирать ему не хотелось, и так все умерли.

На соседнем холме протяжно свистит сурок, и Мишка удивленно поднимает голову, забыв про солнце: окрест деревни еще по весне выловили всех сусликов и сурков, их мясо стоит в большой цене.

Мишка и Кум тоже кормились промыслом, пока завидный человек не унес в одну ночь оба ихних капкана, настороженные на глупых зверей.

Теперь в деревне уж давно никто не ловит грызунов, только колхозный объездчик Дергоножка привозит изредка из потаенных мест одного-двух сурчат.

Объездчик на войну не пошел по причине короткой ноги, а несмотря на недостаток, был в деревне самым исправным мужиком.

— Пустили козла в огород, — говорит по этому поводу Кум и ругается плохими словами. Мишка знает, что дед подозревает в воровстве капканов Дергоножку, но молчит, поскольку не пойман — не вор.

Мальчик встает, оставив лук, и подходит потихоньку к взгорку, где сидит сурок, приглядывая по дороге какой-нибудь предмет. Но степь голая. Тогда он оставляет мысль подбить зверя и решает просто осмотреть местность. Он скорым шагом поднимается по склону и видит целое сурчиное поселение. Справа и слева, заметив его, бегут к норам толстые, похожие на маленьких собак, сурки.

Мишка собирается продолжать путь, но замечает в одной из нор странно застрявшего зверя.

«Сдох, должно, от болезни», — думает мальчик и идет посмотреть, в чем дело.

Сурок оказывается живым, в нору ему не давал убежать капкан, сжавший длинную заднюю ногу. Капкан привязан к колышку, вбитому рядом с норой; Мишка осматривает капкан и широко открывает глаза: на пружине виднеются метки, сделанные в свое время Кумом, — два крестика и палочка поперек. Мишка помнит их хорошо, Кум при нем наносил их напильником на поверхности пружины.

Мальчик оставляет пойманного сурка в покое, идет кустами. Он находит там небольшую палку, возвращается и бьет сурка по заду, а когда тот выворачивается из норы и скалит длинные как шилья зубы, ударяет его палкой по носу. Зверь перевертывается и скребет ногами. Мишка отвязывает капкан и, устроив мертвого сурка на плечо, обходит остальные норы. Он находит еще шесть капканов, терпеливо ожидающих жертв, снимает их, аккуратно связывает и тоже пристраивает на спину. Мишка знает, что Кум не одобрит его, если он оставит хоть один капкан подлому человеку. Сам мальчик пока еще не научился разбираться в сложных положениях жизни, но ему помогает инстинкт справедливости, заложенный во всех людях.

За работой Мишка сильно устает и потеет, он возвращается к покинутому до времени луку, кладет на землю ношу и садится передохнуть перед дорогой. День сворачивает на другую половину, но жара все не спадает. Где-то далеко, на конце неба, курчавятся тучи и даже гремит, но так идет с самой весны, а дождь не доходит до деревни, проливается на землю в ненужных местах. Мишка переводит взгляд с неба на поникшую от жары степь и замечает вдали верхового. Подозрения оживают в мальчике, он узнает Дергоножку.

Всадник съезжает в низину и скрывается из глаз, но Мишка уже не сомневается насчет его пути и высматривает место для убежища. Он торопливо собирает поклажу, низом обходит взгорок, углубляется в кочкарник и садится там за стеной камыша.

Вскоре из-под кочки неторопливо выползает черная болотная гадюка, сворачивается в полукольцо и опасно смотрит стеклянным глазом на гостя.

— Иди, иди, — говорит ей Мишка. — А то вон, видишь? Сила-то у него не меряна, не выболел. Прибьет обоих…

Гадюка уходить не хочет, тогда Мишка срывает длинную камышину и издали щекочет пушистой верхушкой узкую голову. Змея отворачивается и стремительно уползает, прошуршав сухим камышом.

— Давно бы так, — одобряет мальчик. — Не до тебя…

Дергоножка выезжает на взгорок, спугнув успокоившихся сурков, и крутит коня, потом подозрительно оглядывает окрестности, трогает коня в направлении дома.

— Ищи ветра в поле… — говорит о себе Мишка и оглядывается, отыскивая глазами змею, чтобы сказать ей, что опасность прошла, но гадюка скрылась окончательно.

Мальчик гладит сурка по жирному боку и смотрит на солнце.

— Придется топать обратно, — говорит он. — Отнесу мясо, а то пропадет, ишь — жарит…

Мишка вздыхает, сожалея, что приходится откладывать задуманный поход, и споро шагает к дому, сгибаясь под непосильной тяжестью. Он идет другой дорогой, решив завернуть по пути на поле, по которому в прошлом году садили картофель. Картофель остался в зиму, копать его было некому, весной солнце высушило землю, а вместе с ней и перезимовавшие картофелины, превратив их в сухие шарики, пригодные для выпечки лепешек и черного крупитчатого киселя. Люди давно собрали этот картофель для питания, но если порыться в земле, можно найти еще гнездо-два. Мишка знает места, где гнезда попадаются сравнительно часто.

— Принесу заодно и картошку, — рассуждает он, разрывая куском палки пыльную землю и радуясь, что вернется домой с запасами пищи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза