Своим судом

Мешка у него нет, но он приспосабливает рубаху, завязав узелками рукава. К вечеру она набирается доверху.

Мишка пробует нести все сразу, но сил не хватает. Тогда он замечает впереди приметную травину и относит туда картошку, а потом возвращается за капканами и сурком.

Он подходит к своей избе с огородов, перебрасывает через прясло всю поклажу, перелезает кое-как сам и садится на землю.

Мысль о том, что все доставлено и теперь уж никто не отнимет у него добытые запасы, успокаивает, Мишка ложится на теплую землю и тут же засыпает, глубоко и спокойно. А когда луна освещает пыльную деревню, его находит Кум. Старик приносит из избы старый облезлый тулуп и перекатывает на него Мишку, укрывает полой.

— Кормилец, стало быть, вырос, — заявляет Кум тетке Поле. — Теперь не пропадем.

— Солнце нынче в тучу ушло, и воробьи в пыли купались, — должно, дождь будет, — с надеждой говорит она.

— Дай-то бог, — вздыхает Кум, поднимает с земли тяжелого сурка и идет по двору свежевать».

…— Но это же не сон, — сказал Окуней удивленно.

Сознание после передышки опять потихоньку вернулось к нему.

Ненадолго.

7

К вершине ночи, когда на сером небе проступили блеклые звезды, Малев вышел к ручью, впадающему в Приток. Он знал о нем и все время помнил, но шел, надеясь, что лодка застрянет где-нибудь раньше, а теперь пути вперед больше не было. Ручей, который в разгар лета перешагнуть, что плюнуть, разлился в реку.

Художник то ли спал, то ли опять был без памяти, он бормотал что-то невнятное и стонал.

«Топоришко бы маломальский!» — думал Малев.

Во рту у него пересохло. Хотелось упасть прямо на песок и не двигаться. Он подошел к берегу и черпнул черную воду ладонью. Рука дрожала и расплескивала воду, но он все-таки напился и только тогда прилег недалеко от волокуши, притянув к спине собаку, чтобы грела; так или иначе, а приходилось ждать утра.

Часа через два Малев проснулся и оценил обстановку. Положение оказалось хуже, чем он думал: ручей разлился метров на двести. Можно было бы попробовать подняться по ручью и перейти его где-нибудь в вершине, но с волокушей по лесу не пройти, нечего и думать.

Ручей и Приток, сливаясь, образовывали длинную косу. Малев стоял на ее конце, а кругом была вода.

— Край земли! — сказал сзади Окунев.

Малев обернулся и поглядел на заострившееся, с опаленными бровями лицо спутника.

— Бросьте меня, потом вернетесь! — вяло предложил Окунев. Ему не хотелось ни говорить, ни двигаться.

— Вернусь или нет — бабушка надвое сказала, — ответил Малев, думая о плоте, который без топора едва ли удастся сделать.

Примерно в километре ниже по течению Притока виднелся островок, разбивающий реку на два рукава. Остров был достаточно длинный, Приток плотно обжимал его, и Малев почти не сомневался, что лодку прибило к острову. Но близко локоть, да не укусишь.

— Давай чай покуда варить! — решил Малев и стал собирать костер из плавника прямо под ногами.

Окуневу было все равно. Ему ничего не хотелось и все было безразлично.

Костер разгорелся, выбрасывая к небу белый дымок. Сыроватые дрова потрескивали и разбрасывали искры. Малев вымыл несколько кусков налима и укрепил на прутьях над огнем, потом набрал в туесок воды и достал из кармана горсть слегка увядшего брусничника, ополоснул его в струе и встряхнул, чтобы вода стекла.

— Вот так! — приговаривал Малев, заваривая чай. — Живы будем — не помрем. Ну, пей, красна девица!..

Окунев впервые увидел, что сухие, обветренные губы спутника чуть тронула улыбка, и автоматически стал глотать горькую, пахнущую баней, красноватую воду.

«С него даже портрет не получится — обыкновенное лицо», — вяло думал Окунев, чувствуя, как возвращаются силы.

В двух шагах невозмутимо катилась вода. Опять взошло солнце и рассыпалось по ней тысячами зеркал, вспыхивающих в мелких волнах. Через реку пролетел глухарь, Малев проводил его взглядом и подумал, что токам подходит конец, время садиться на гнезда. Он навалился на локоть и закурил, вытянув ноги.

— Замечаю — не куришь? — спросил он Окунева.

— Не хочу! — отозвался тот, ощущая неприятную горечь во рту.

«Верный признак, — подумал Малев. — Курить не хочешь — захворал. К бабке ходить не надо — по себе знаю… Застудился парень…»

Он оглядел пустынные белые пески и решил вернуться назад, где лес подступал поближе к воде, посмотреть насчет плота.

Он прошел довольно далеко по кромке воды, когда заметил черную доску, ребром выглядывающую из песка. Он походя пнул ее, но доска только спружинила, и он остановился, боясь поверить догадке.

Малев опустился на колени и руками отгреб от доски песок. Сомнений не оставалось — это был борт замытой песком старой деревянной лодки. «Без дна, поди?» — суеверно подумал Малев, все еще не надеясь на удачу. Под ногти набивался песок, вода плотно спрессовала его, и Малев оглянулся, выглядывая подходящий к случаю инструмент. Вскоре он нашел короткий заостренный обломок доски, которая при нужде могла заменить и весло.