Читаем Своим судом полностью

Он бросил на сани чистый брезент, лыжи, приспособил топор, отзавтракал, закинул на плечи ружье и на зорьке подался со двора. Дорога за ночь превратилась в горбатую катушку, сани съезжали с нее то на один, то на другой бок, Рыжко шел осторожно, но Боков не торопил его, ехать было не так далеко. Много раз он забывался и вертел головой, разыскивая глазами собаку…

Вскоре охотник свернул с наезженной дороги и по еле заметному следу ударился в сторону. Он проехал километра полтора, остановил лошадь, бросил ей на снег сена, старательно приладил к пимам лыжи и покатил по звенящему насту, держа в обход синеющей впереди болотины.

В болотине, среди густых тальников, отлеживалась лосиха, выжидая, пока солнце отпустит наст. Рогач топтался рядом, осторожно прислушиваясь ко всем звукам. Бык заметно похудел за зиму, но был все так же свиреп и решителен. Он вздрогнул, когда услышал подозрительное похрустывание, идущее от перешейка, соединявшего болото с лесом. Рогач еще не знал, что это Боков жестоко и расчетливо отсекает его от спасительного леса. Он ткнул мордой подругу, предлагая подняться и изготовиться к бою, но тут же испуганно прянул: ветер донес до него человеческий запах. Лось медленно пошел прочь, оглядываясь на самку и осторожно пробивая копытами твердый, как железо, наст. Лосиха недовольно поплелась сзади.

Боков пришел на место, где лежали лоси, внимательно осмотрел все и споро побежал по свежему следу. Лыжи шли легко, не проваливались.

— Теперь поглядим! — многозначительно пообещал неизвестно кому охотник и стрельнул в воздух.

Рогач, после выстрела, метнулся по полю вскачь, увлекая за собой комолую лосиху, но сразу же остановился: ледяные лезвия наста в клочья изодрали на ногах кожу. Идти дальше лоси не могли, но Боков напирал, и они тяжело побежали, оставляя на снегу кровь и лохмотья кожи.

Первой не выдержала лосиха. Она легла в снег и, беспомощно вытянув шею, стала ждать человека, дрожа от боли и страха.

Боков не обратил на нее никакого внимания, только покосился и прошел мимо, в перелесок, где в неглубоком ложке стоял обессиленный рогач, судорожно поводя впалыми боками.

Минуту они смотрели друг на друга, потом Боков неторопливо снял с плеча ружье и выстрелил, целясь в лоб, под рога. Наверное, потому, что задохся, он малость обвысил, пуля скользнула с лобовой кости, срезав кончик рога. Оглушенный бык осел задом в снег, нелепо задрав красивую голову. Боков передернул затвор, подошел поближе и выстрелил ему в ухо.

Впервые за длинную охотничью жизнь Бокову хватило дня. Солнце стояло еще в половине сосен, а он уже управился, разрубленная на куски туша лося была уложена на сани и накрыта брезентом. Шкуру Боков брать не стал, свернул в тюк и закопал в отдалении в снег вместе с рогатой головой и ногами быка. Потом отогнал лошадь и забросал чистым снегом окровавленное, утоптанное место. Ничего, кроме удовлетворения и усталости, он не чувствовал, присел на сани и долго курил, соображая, что ложок попался удобный, весной всю требуху смоет полой водой, очистит землю.

В деревню Боков приехал потемну, сходил за Тунеяром, и вдвоем они перетаскали мясо на сеновал. Боков дал соседу за помощь пуда два мяса и пошел спать. А чуть свет его разбудил участковый и сообщил, что ему поступило донесение об убийстве лося в запретное время, поэтому он вынужден произвести в подворье Боковых обыск.

— Хориха настукала, — шепнул Бокову Тунеяр, которого участковый привез в понятые.

Боков припомнил, что она мельтешила у ворот, когда перетаскивали мясо, и понял, что пирогов с осердьем ему не видать.

— Ищи, коли потерял, — грустя, сказал он представителю власти и стал одеваться.

Участковый вывел Бокова во двор, поставил у поленницы, приказал понятым лезть на сеновал, а сам пошел оглядывать конюшню.

Тунеяр и Зинка, соседка Бокова с другой стороны, залезли по лестнице на сеновал, походили там, поговорили, спустились обратно и доложили участковому, что ничего не нашли. Участковый им не поверил и полез на сарай сам, из чего все поняли, что он знает, где лежит мясо.

Участковый вскоре вернулся на землю и набросился на Тунеяра и Зинку: мясо лежало на виду, не заметить его никак было нельзя.

— У тебя, у лягавого, нюх на эти дела особый, вот ты и нашел, — объяснил участковому его успех Тунеяр, а Зинка засмеялась.

Участковый рассерчал совсем, сказал, что привлечет Тунеяра за оскорбление власти, и приказал сволакивать мясо вниз, а сам пошел в избу сочинять протокол.

Тунеяр залез и стал сбрасывать мясо на землю как попало, но Боков строго сказал ему, чтобы не баловал, добро следует оберегать. Тогда Тунеяр спросил у него, не раздать ли мясо, народу во дворе набилось достаточно. Боков одобрил предложение, Тунеяр мигнул ребятишкам, и они сразу его поняли… Заднюю, четырехпудовую, часть, которая ребятишкам оказалась не под силу, легко перебросил через прясло в проулок кузнец Прохор, и она сразу утонула в глубоком снегу.

Когда участковый вышел, чтобы позвать Бокова и понятых подписать протокол, мяса уже не было. Участковый все понял.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза