Своим судом

Дежурная сестра заметила эти упражнения, подошла и отодвинула штору на окне рядом с кроватью. Старик, сообразив наконец, что видит не рай и не сон, приподнял голову и поглядел в окно. Как раз в это время во двор больницы опускался вертолет.

— На нем тебя, дед, и привезли, — пояснила сестра.

Дед Мирон кивнул, но спрашивать ничего не стал, решив, как поправится, хорошенько все разузнать.

Поправлялся дед Мирон на глазах. Он освоился и свободно разгуливал по палате, а то лежал, часами разглядывая на стене репродукцию с известной картины Герасимова, изображающую какой-то общий праздник в неизвестном месте.

— С чего это они? — недоумевал дед, осматривая невиданных краснощеких людей.

Потом он привык к картине и удивлялся уже по другому поводу:

— Надо же… Столь народу нарисовал человек, а все как есть: глаза, руки, ноги…

Зрение у деда Мирона было отличное, детали он различал досконально.

Выписали его из больницы недели через три теплым солнечным деньком.

Дед получил свою одежду в подвале и отправился спрашивать про человека, который вертолетами командует.

— Интересуюсь, — разъяснил он дежурной по больнице.

Комната санитарной авиастанции оказалась в этом же помещении, через три двери от комнаты дежурной. Дед подошел, подозрительно оглядел дверь, решительно ничем не отличающуюся от других, расправил бороду и постучал.

Помещение деду не понравилось: тесновато. Но вида он не подал, сказал, кто он такой есть, и познакомился с начальником. Что это начальник, дед определил сразу: сидит отдельно, строгий и при галстуке.

«Фамилия будто нерусская — Луневич, но мужик серьезный, ничего», — расценил начальника дед и спросил, верно ли, что его, Мирона, доставили в больницу на самолете.

Луневич подтвердил, что все так и было, а девчушка, вроде деревенской фельдшерицы, сидевшая за особым столом с телефонами, даже показала толстую книгу, в которой была записана его фамилия под номером восемь тысяч шестьсот девяносто два. Дед уважительно подержал книгу в руках… Его интересовал вопрос, всех ли теперь больных возят на самолетах или не всех. Луневич объяснил, что нет, не всех, а только тяжелых и оттуда, куда ничем не доберешься…

— Вот, скажем, как вас, — сказал он.

Дед все понял и поинтересовался, много ли это стоит денег, чтобы вот как его.

Девчонка-телефонистка фыркнула, но начальник приструнил ее и объяснил деду, что час работы вертолета стоит сто с лишним рублей, самолет — подешевле, рублей тридцать пять.

«Многие тыщи тратят, — заключил про себя дед Мирон и с уважением покосился на девчонку. — Зелена, а гляди ты…»

Луневич разговорился и показал деду карту области, испещренную разными кружочками и флажками, похвастался, что скоро они будут выполнять задания и ночью, осваивают ночные полеты.

Дед все слушал и запоминал.

— Не можем вот никак договориться с Уфой о взаимной поддержке, — пожаловался Луневич. — Они бы, понимаешь, легко могли брать наших больных из пограничных районов, им туда ближе. А мы бы из Магнитогорска обслуживали юг Башкирии.

— Резонное дело, — одобрил дед.

— Пока не получается, — вздохнул Луневич.

Дед Мирон решил не встревать в отношения с союзной республикой и промолчал.

Пока они разговаривали, пришло два вызова. Луневич отправил в одно место машину, а в другое — самолет.

— Андрей Петрович, — неожиданно сказала Луневичу помощница, — у нас ведь Дюрягин сейчас кровь повезет в горы…

Луневич обрадованно хлопнул себя по лбу и сказал Мирону, чтобы он срочно собирался. Дед не понял, но высказался в том плане, что готов.

— Повезло тебе, дед, — сказала девушка, — считай, что дома. Вертолет в вашу сторону идет.

Деда Мирона посадили в «скорую помощь» и повезли на аэродром вместе с лекарствами, которые понадобились какой-то больнице. Машина шла быстро, и дед не успел еще обдумать всех событий, которые свалились на него, как оказался в аэропорту. Там, в маленькой комнате, отведенной санитарам, он познакомился с пилотами. Он повторял про себя их фамилии, чтобы не забыть и рассказать в деревне.

— Дюрягин.

— Расщукин.

— А меня, дедушка, зовут Ира, — сказала ему бортсестра, — это я вас привезла.

Дед осторожно подал руку женщине и решил держаться к ней поближе, в сутолоке аэропорта ему было неуютно без привычки.

Ира провела его мимо больших блестящих лайнеров к краю летного поля, где ютились под чехлами маленькие самолеты и вертолеты. С крайнего вертолета Дюрягин и еще один незнакомый деду мужчина-техник снимал чехол.

— Ну, счастливо, — сказала Ира и ушла.

Дед уселся рядом с пилотом, опасливо отодвинувшись от тонкой и ненадежной, по его мнению, дверцы. Он почувствовал себя несколько увереннее, когда Дюрягин пристегнул его к сиденью предохранительным поясом.

— В добрый путь, — тихонько сказал себе дед Мирон.

Пилот повернул какую-то ручку, вертолет вздрогнул и затрясся мелкой непрерывной дрожью. Дед прикрыл на всякий случай глаза, а когда открыл, оказалось, что он уже летит. Внизу виднелась дорога. Она плавно убегала куда-то в сторону. Машина больше не тряслась, а мощно и ровно гудела, плавно унося деда все дальше и дальше.

Дед одобрил машину, она ему понравилась.