Она гасит, снимает белье в темноте и лезет к нему под одеяло.
— Ты не можешь? — тихо спрашивает она.
— Я все могу, — усмехается старик. — Он не может.
— Я тебе помогу.
— И как я до сих пор жил без вашей помощи.
— Как ты жил? — не понимает она.
— Нормально я жил. А там — будем посмотреть.
— Ты не любишь черных?
— Нет, это, кажется, меня не любят белые.
— Бывают хорошие белые, — защищает негритянка.
— Ты меня с ними познакомишь, — хмыкает старик. — Спать пора. Возьми себе раскладушку за шкафом.
Она, отодвинувшись, смотрит на него, медленно вылезая на пол.
— Не бойся, заплачу, — говорит он.
И вдруг показывает нехитрый фокус: на столике рядом недоетое пирожное, он накрывает его чашкой, стукает по донышку — и вынимает пирожное из-под крышки стола, а под чашкой — пусто.
Негритянка радостно взвизгивает, смеясь бьет в ладоши.
Мальчик в своей комнате стоит в темноте у двери, в трусах, вслушиваясь в звуки оттуда, затаив дыхание.
Утром мальчик у себя, стараясь не шуметь, делает зарядку и встает на весы: смотрит.
Одетый, с портфелем, ботинки в руке, он на цыпочках проходит через комнату старика: негритянка спит отдельно на раскладушке.
— Взвешивался? — спокойно открывает глаза старик.
— Да.
— Ну, сколько ты всего заработал?
— Сто пятьдесят.
— Дай мне бумажник.
Мальчик вынимает бумажник из пиджака на спинке его кресла и протягивает. Старик дает ему деньги:
— И еще столько же авансом. Оденься как человек.
— Спасибо… — радостно благодарит мальчик, осознавая.
— Наливай да пей. На толчок не ходи — такого лоха только ленивый не кинет. И купи еще мне картон, скоч и машинное масло.
— Сколько?
— Сколько надо! — мгновенно раздражается старик.
Негритянка просыпается: с улыбкой раскрывает глаза:
— Доброе утро! — И садится в постели. Одеяло сползает к поясу.
Мальчик завороженно смотрит на ее грудь.
— У нас так ходят, — поймав его взгляд, невинно поясняет она.
— У нас и не так ходят, — успокаивает старик.
Универмаг, в пункте обмена мальчик меняет свою валюту.
Ходит, глазея на одежду-обувь, щупает, ужасаясь ценам.
В кабинке (в новой рубашке) натягивает, пыхтя, тесные джинсы.
В парикмахерской мастер, кончив стричь его «под морскую пехоту», сдергивает простынку — мальчик в черной кожанке.
В уличной толчее идет счастливый мальчик — пародия на мелкого рэкетира: в ушах звучит скрипка Первого концерта Мендельсона.
Наша негритянка с толпой цветных студенток вываливается из подъезда с вывеской «Университет Дружбы народов им. Патриса Лумумбы». Веселый гомон на всех языках. Прощается, уходит одна.
Негритянка в очереди в булочной. Рядом пенсионеры считают жалкие рубли. Мимо проталкивается баба с лицом истерички.
— Мало нам жидов было — так теперь черномазые, — отчетливо и злобно бубнит она в пространство.
Лицо негритянки напрягается, она уходит из булочной.
— Чеченцы эти всюду, мало им дали, — продолжает бубнить голос.
Дома старик щупает обновы гордого мальчика:
— Хм. Турция (куртка). Китай (свитер). Самострок (джинсы). Пакистан (кроссовки). Гонконг (часы). Во. Нормальный лотошник. К снаряду!! — ревет, толкая мальчика в выпирающий животик.
Мальчик — потный, в трусах — входит на кухню: там негритянка в джинсах и передничке куховарит — баночки, бульканье.
— Здравствуйте, — растерянно кланяется он, прикрываясь руками.
— Привет! — мило улыбается негритянка и походя пальчиком щекочет его между ног.
Он в ужасе отскакивает.
В комнате мальчик — возмущенно! — старику, читающему газету:
— Она что теперь у нас, жить будет?!
— Ты за дружбу народов или за расизм? — удивляется тот. — Это я ее пригласил.
— Зачем?
— У меня сегодня день рождения. На день рождения принято звать гостей. Посидим по-хорошему. А ты, кстати, без подарка. Т-ц!..
Взрыв! огонь, дым!
Рванула цистерна на товарном дворе железнодорожной станции.
Множество колей, составы, вагоны. Между ними мечутся люди.
Маневровый тепловоз оттаскивает горящий состав.
С крыши депо бьет боец из длиннющего противотанкового ружья.
Тепловоз взрывается, разбрасывая обломки.
А день ясный, солнечный. В дыму и искрах, стоя у открытой дверцы БТРа, главарь орет на советника — указывая на погром:
— Как же ты с ними договаривался?! Мой груз!!!
— Это их территория! — бессильно кричит тот сквозь гам боя.
— Мы же поделили!! — вопит главарь.
— Они говорят, что решать может только судья!..
— Так где он?! Ищи! сука! падла! землю жрать будешь! — главарь хватает горсть земли, швыряет в лицо советнику.
Грохочет по броне, кричит в дверцу:
— Сними мне стрелков, чего встал! — И захлопывает дверцу.
БТР с рычанием уползает в дым боя.
Пожарные в робах и касках бегут к фырчащим машинам.
Множество пожарных машин под сиренами мчатся по улицам.
Пожарный поезд, поливая из брандспойтов и пеногонов, движется меж горящих составов[5]
.Боец с крыши из противотанкового ружья подбивает локомотив.
Музейный паровозик-«кукушка» едет по пути, параллельно составу платформ с новыми «жигулями», и огнеметчик из кабины деловито ведет струю огня, поджигая десятки новеньких автомобилей.
Укрывшись за будкой стрелочника, главарь орет на начохраны[6]
:— Ты знаешь, на сколько здесь горит?!