Сволочь ненаглядная

– Все, теперь интенсивно размешиваем и накрываем чашку сверху блюдечком. Две-три минуты терпения, ну, пробуйте.

Я глотнула и удивилась:

– Потрясающе, но вы же его не варили, а развели, как растворимый!

– Именно, – заулыбался Иван Сергеевич, – в этом-то и основной секрет.

Мы понаслаждались дивным напитком, и Родионов спросил:

– Чем я могу помочь?

– Помните ли вы дело Майи и Валентина Платовых?

Иван Сергеевич побарабанил пальцами по голубому пластику, покрывавшему стол, и вздохнул:

– А вам зачем?

– Настя умерла, – тихо сказала я, – и оставила Егору большую сумму денег наличными. Только адреса мальчика у меня нет, а у вас был. Может, сообщите мне координаты парня?

Иван Сергеевич продолжал хмуриться, я быстренько выложила все, до чего удалось докопаться. Помолчав, он переспросил:

– Значит, носила Настя фамилию Звягинцева, по первому мужу?

Я кивнула.

– Подождите, – велел хозяин и вышел, не забыв плотно прикрыть за собой дверь.

Его не было минут пятнадцать, и я вся извелась, разглядывая красные кружочки под чашками и пересчитывая на них белые горошинки.

Наконец Иван Сергеевич вернулся, достал пачку «Золотой Явы» и сказал:

– Сейчас никакого секрета в этом деле нет, журналисты давным-давно написали о других, тоже тайных вещах. То, что тщательно скрывалось коммунистическим правительством, ну, хотя бы дело Бориса Бурятце, любовника Галины Брежневой, или случай, когда стреляли в саркофаг с телом Ленина, для людей 90-х годов не является тайной. История с Платовыми не выплыла просто потому, что ими занимался я, а Майя очень хочет дожить оставшиеся дни в тишине и покое…

– Она жива? – ахнула я.

Иван Сергеевич кивнул:

– Жива, правда не совсем здорова, впрочем, Валентин тоже не умер.

– Что же они сделали?

Родионов вздохнул:

– По мне, так жуткую глупость, они были так молоды, их следовало просто отлупить по заднему месту да выселить из Москвы, но прежние власти посчитали, что Платовых надо уничтожить…

– Да в чем дело?

Иван Сергеевич вновь включил чайник и начал рассказ. В 1972 году Майе было всего двадцать лет, училась она в институте иностранных языков, веселая, радостная девушка, не слишком обремененная раздумьями о смысле жизни. На свою беду, на одной из шумных студенческих вечеринок Майечка познакомилась с Валентином Платовым, мрачным, если не сказать угрюмым юношей. Майя влюбилась моментально. Избранник был картинно хорош собой. Высокий, черноволосый, черноглазый, к тому же подавал большие надежды как поэт, учился в Литературном институте и даже ухитрился издать сборничек стихов, что в советское время сделать тому, кто не являлся членом Союза писателей, было крайне трудно. Да еще вирши его переполняли мистические идеи и образы, строки о близкой смерти и своей особенной роли на земле.

Майя моментально поняла, что их разъединяет пропасть. Валентин с легкостью цитировал Тацита и Сократа, мог часами декламировать Брюсова, Ахматову и Соллогуба… Майечка же ничего, кроме литературы, рекомендованной по школьной программе, не читала. Валентин, воспитанный одинокой матерью, имел самооценку размером с Останкинскую телебашню; Майечка, у которой в семье, кроме нее, имелось еще двое детей и крепко пьющий папа, смотрела на избранника снизу вверх, сразу делаясь ниже ростом, когда тот начинал рассуждать об агностицизме.

Но, наверное, такая обожающая женщина и нужна непризнанному гению. Во всяком случае, сокурсницы по Литературному институту, томные девицы, обмотанные янтарными бусами, не вызывали у Валентина добрых чувств. Слушать других они не умели, норовя моментально начать читать собственные творения. А кое-кто из девчонок оказался образованнее Платова, и Валентин ощущал неловкость за свою «умственную отсталость». Майечка же слушала парня, разинув рот. В конце концов он милостиво разрешил ей выйти за себя замуж и не прогадал. Верная Майечка оказалась идеальной женой и отличной хозяйкой. Этот факт признала даже свекровь, изредка ронявшая сквозь зубы: «Все-таки у Валечки отличный вкус, хорошую супругу выбрал».

Валентин был старше Майи на четыре года. В 1973-м он закончил институт и осел дома. Кроме стихоплетства, парень ничего не умел, работать в школе учителем литературы не желал и жил за счет жены, подрабатывающей переводами. Целыми днями он валялся на диване, поджидая вдохновения, но оно, как назло, не спешило. Толстые журналы отвергали произведения Платова, и Валентин постепенно становился желчным, злобным. Он регулярно устраивал Майе скандалы, обвинял ее во всех своих неудачах, но жена лишь вздыхала, быть супругой гения – тяжелый крест.

Невесть каким образом парня занесло в кружок диссиденствующих писак. По вечерам, собравшись на кухне, «писатели» и «поэты» самозабвенно ругали коммунистов. Вывод был только один – кабы не социалистический строй, их творения выходили бы миллионными тиражами. Дальше болтовни дело не шло. Никто из этих «диссидентов» не хотел идти по лагерям и тюрьмам, как Буковский, Марченко или Богораз… Нет, их стезя – необременительный треп под рюмку коньяка.