Сволочь ненаглядная

– Их с Валентином освободили, признав «узниками совести», – вздохнул Иван Сергеевич. – Сейчас они проживают в Москве, на Самсоновском валу. Общество «Мемориал» выбило им однокомнатную квартиру.

– Почему же они не захотели поселиться вместе с Серафимой? – изумилась я. – Там огромные апартаменты! Столько страдать вдали от детей, семьи, вот и объединиться бы всем.

Иван Сергеевич начал крутить в руках спичечный коробок.

– Все не так просто. Во-первых, Серафима, твердо увереная, что идея покушения принадлежит невестке, категорически отказалась впускать ту даже на порог.

Старуха вообще боялась всех и вся. Десять лет жизни в качестве матери государственного преступника превратили ее в полусумасшедшую развалину с манией преследования. Бедняге повсюду мерещились следователи, переодетые агенты и подслушивающие устройства. На входной двери у нее красовалось штук пятнадцать замков, и в свою квартиру она не разрешала заходить даже слесарю из жэка.

– И родного сына не захотела видеть?

– Валентин, к сожалению, слегка тронулся умом, – пояснил Родионов. – Уж не знаю, в чем там дело, то ли в дурной наследственности, то ли в тех препаратах, которые ему кололи в больнице…

Он не стал психом в примитивном смысле этого слова. Нет, он не ел бритвенные лезвия и не выскакивал голышом на улицу. Так, всего лишь небольшие личностные изменения, так называемая вялотекущая шизофрения, но ни о какой работе речь, естественно, не шла. Валентину требовался уход, и человек, который бы его содержал. Серафима не хотела исполнять эту роль, попросту боялась, вдруг власть вновь переменится, и тогда уже в тюрьму попадут все: и она, и Настя… А внучку старуха любила без памяти, рассказывая той сказку о погибших родителях.

– А Егор, с ним что? – подпрыгивала я на стуле от нетерпения.

– Да ничего, – пожал плечами Иван Сергеевич. – Вот уж кому не повезло, так это ему. Жил в детдоме до 1986 года…

– Почему же бабушка не взяла внука?

Родионов печально улыбнулся.

– Серафима всю жизнь ненавидела невестку. Знаете, так бывает у женщин, поднимавших в одиночку сына. Вроде растила, растила, вкладывала душу, а тут, бац, появляется свиристелка и уводит за собой. А уж когда история с покушением приключилась! Да она безостановочно твердила у меня в кабинете: «Знаю точно, Майя придумала, Валечка тут ни при чем!»

Когда Иван Сергеевич сообщил Серафиме Константиновне, что есть еще и внук, та, моментально сопоставив кое-какие даты, заявила:

– Родила Майка от кого угодно, только не от Валентина!

Родионов попытался объяснить ей, что знает точно про отцовство Вали, но Серафима лишь морщилась и поджимала губы. В конце концов Иван Сергеевич заставил бабку съездить в детдом, поглядеть на мальчика. Но из приюта та вернулась совершенно уверенной в своей правоте. Егор, как на грех, был материнской копией – блондин с яркими голубыми глазами.

– Нет в нем крови Платовых, – категорично заявила Серафима, – приблудный байстрюк. Кто выродил, тот пусть и воспитывает, а у меня ни денег, ни сил нет, девочку поднимать надо.

– Вот бедный парень! – искренне пожалела я Егора.

– Да, не слишком повезло, – ответил Иван Сергеевич. – Но в 1986 году я помог ему воссоединиться с бабушкой.

– Ничего не понимаю, значит, Серафима все-таки приняла ребенка?

– Нет, – покачал головой Родионов. – У Майи была мать, Зинаида, вот она-то и забрала внука.

– Надо же, – пробормотала я, – не побоялась.

– Да ей и бояться было нечего, – вздохнул Иван Сергеевич, – всю жизнь уборщицей проработала в поликлинике, муж спился, кроме Майи, еще двух сыновей имела, не слишком удачных, один, по-моему, скончался. Майя стеснялась своей семьи и не поддерживала с ними связи, став студенткой. Это не слишком красивый поступок, но понять ее можно. Кстати, во время следствия я вызывал Зинаиду для допроса, так та, кажется, даже не поняла, что дочь учудила, все долдонила: «Я человек неграмотный, ни в чем не разбираюсь, газеты по слогам читаю…»

Но когда узнала про внука, приехала и забрала.

– В хорошую семью мальчика пристроили, – хмыкнула я, – может, лучше было сохранить статус кво?

Родионов медленно встал, открыл форточку. Морозный ветер ворвался в кухню, и я зябко поежилась.

– Любой ребенок, – наконец произнес собеседник, – оказавшись в приюте, мечтает обрести семью, пусть даже такую, как у Зинаиды.

– А что с ними случилось дальше?

Бывший следователь тяжело вздохнул.

– Не знаю. Пристроив детей, я посчитал свою миссию законченной, о дальнейшей судьбе Насти и Егора мне ничего не известно.

– Почему же Майя не искала детей? – удивилась я.

– У Майи голова занята только Валентином, – зло бросил Родионов. – Он ей теперь и супруг, и ребенок в одном лице. А дочь и сын – чужие люди. Первую она до года воспитывала, да и то с Настей все время сидела Серафима. Понятное дело, молодость. Скинули отпрыска бабке и гулять. Егора она вообще только три месяца видела, по часу в день… Ну, какие тут материнские чувства?

– Инстинкт… – завела я, – даже в животном мире…

– В мире животных вполне возможно, – буркнул Иван Сергеевич, – а вот у Майи весь инстинкт на Валентина обратился.