Сволочей тоже жалко

Поминки миновали скорбную фазу, кто-то вспоминал веселые фрагменты из жизни театра. Сдержанно смеялись. Не ржали, но было весело. Лара любила веселиться, просто в последнее время она не находила поводов для веселья, зациклилась на одной идее, которая застила весь мир. Эта идея: Костин в полном объеме. А так ли он был хорош?

Подошел Алеша. Он громко вопил, широко распялив рот.

Стасик поднял его на колени, Алеша рассказал, что на лестнице образовался еще какой-то мальчик, который пнул Алешу ногой. Очень больно. Стасик посмотрел на лестницу. Там действительно стоял чей-то отпрыск и воровато поглядывал на Стасика. Ждал, что будет.

– Что ты хочешь? – спросил Стасик у Алеши.

– Побей его.

– Это невозможно.

– Почему? – не понял Алеша.

– Потому что он маленький, а я большой.

– Да?

– Ну конечно.

– А я могу его побить?

– Вряд ли. Он сильнее тебя. И нахальнее. Не связывайся.

– Да?

– Ну конечно. Есть люди, с которыми не надо связываться.

– Тогда он подумает, что он победил.

– Пусть думает, что хочет. Ты его забудь. Для него это самое обидное.

– Что именно?

– То, что ты его забудешь…

Алеша задумался. Стасик смотрел на его тонкое фарфоровое личико и подумал: он возьмет сына к себе. Он его вырастит, воспитает и поставит на крыло. Это единственное, что он может сделать для Лары. Ты так, а я так…

Лида оказалась корявая не только внешне, но и внутренне. Она невзлюбила Алешу. У нее были свои причины. Первая: Алеша – плод предательства. Второе: этот ребенок вылез из чужого презираемого лона. В-третьих, он был как две капли похож на Профурсетку. Плебей.

Лида не желала находиться с этим бастардом (незаконнорожденным) в одном пространстве. Она постоянно требовала: «Иди в свою комнату и закрой дверь».

Алеша сидел в своей комнате тихо, как мышь, и не высовывался. Смотрел телевизор.

Клава, как ни странно, расположилась к ребенку, ходила с ним гулять. Водила в цирк и зоопарк. Алеша ее спрашивал:

– Ты в состоянии крепко стоять?

– А что? – не понимала Клава.

– Я сделаю тебе подсечку. Как ниндзя.

– А кто это?

Клава не знала, кто такие ниндзя. Серая женщина.

Лида не понимала Клаву:

– Как ты можешь любить врага?

– Какой он враг? Это же ребенок. И, в конце концов, он сын твоего мужа. Он на него похож.

Клава вонзала палец в раскаленную рану. Как она не понимала такие простые, такие очевидные вещи?

– Ты дура или притворяешься? – интересовалась Лида.

– Этот ребенок – сирота. Даже если бы я нашла его на улице, я бы его любила. А тем более – родная кровь.

– О господи! Да если бы я нашла его на улице, я бы тоже его любила. Но это – выблядок, понимаешь? Из чужой дырки.

– И что, он от этого хуже?

Сестры ссорились. Не разговаривали по три дня. Алеша боялся Лиду и за столом сидел тихо. Спрашивал у отца:

– Можно я возьму еще кусочек хлеба?

У Стасика обрывалось сердце.

– Бери сколько хочешь…

Лида распределяла еду неравноценно. Лучший кусок – Стасику, потом – себе, худший – наименее вкусный и самый маленький – Алеше.

Стасик видел это. Не делал Лиде замечания. Просто брал свою тарелку и ставил перед Алешей. А себе забирал его тарелку.

Лида кидала вилку, с грохотом отодвигала стул и уходила из комнаты.

Каждый вечер Стасик лично укладывал Алешу спать. Подтыкал одеяло подо все дырочки. Рассказывал сказку. Все, которые он знал, – кончились, приходилось сочинять на ходу. И он сочинял.

Алеша слушал. Однажды спросил:

– А мама больше не придет?

– Нет. Ее забрал боженька.

– Почему?

– Потому что она хорошая. А ему нужны хорошие люди.

– Но ведь мне она тоже нужна.

– Она тебя видит. Она нас не бросила.

Алеша молчал. К ушам сползали слезы.

Стасик вытирал своей крупной ладонью его мордочку.

– Не плачь…

– Когда я плачу, я потом крепче сплю.

После слез лучше спится.

Стасик целовал его и уходил к себе. Думал: «Вот, уже знает. С таких лет…»

Пришли девяностые годы. В стране происходили большие перемены.

Друзья звонили, спрашивали Стасика: «Как ты себя чувствуешь? Как живешь?»

Он отвечал: «Спасибо, нормально». А он себя не чувствовал. И не жил. Просто существовал.

Великий кинематограф тоталитарного государства исчез. Национальной идеей стали деньги. Миллион долларов – вот идея и мечта.

Большая государственная киноимперия раздробилась на частные киностудии. Возникло слово «продюсер».

Продюсерское кино не может быть произведением искусства. Для продюсера главное прибыль. Все подчинено прибыли.

Снимать стали все: мох, и трава, и Акулька крива. Были бы деньги. Станислав Костин не котировался в современном кино. Ему было уже под семьдесят. Пенсионер.

Талант от возраста не зависит, но тема зависит от возраста. Какая тема у пенсионеров? «Как молоды мы были, как верили в себя». Нафталин. Кому это надо?

Сейчас в ходу то, что всегда в ходу: секс, молодость, красота. А также убийства, кровь – это всегда возбуждает, играет на нервах, как на гитаре, и такая адская гитара выдает соответствующую музыку.

Ковыряться в себе, искать смысл жизни, разводить достоевщину – не модно. Модно – побеждать. Как в Америке.

В моду вошли сериалы. Для домохозяек. Население отвлекают и оглупляют.