СВТ. ГРИГОРИЙ ПАЛАМА. АНТИРРЕТИКИ ПРОТИВ АКИНДИНА.

Следующее речение Акиндина, при проверке которого оказывается, что он устанавливает закон, противный Христову Евангелию, выступая заодно с Варлаамом и всеми еретиками, будучи безбожным и противостоя святым, и измышляя, будто у Бога есть две сущности, противоположные друг другу.

72. Но, показав это [как бы] между прочим, по своему обыкновению, он еще прилагает: «если же нужно это оставить без осязания и исследования, что, полагаю, будет и лучше, то почему не иное что изречено святыми о божественном преображении, дабы воистину было таинством Божиим тогда происшедшее , каковым оно и является, и чтобы мы не почитали двух богов и две нетварных божественности, — находящуюся выше и подчиненную, зримую и незримую, — этот политеистический и несомненно эллинский догмат?» Мне вовсе не доставляет удовольствия бороться против этих ничтожных умозаключений, в особенности теперь высказанных, но да приклонимся к сему низкому рассуждению, чтобы, может быть, выпрямить кого–то из увлеченных [им за собой] к таковой низости, отличающейся трудноуловимым безобразием, словно обложенным восстановленной кожей хорошего цвета, [полученной] от имен фальшивого благочестия и [происходящей] от лжи игры слов. Что же ты не говоришь это самому себе и не обращаешь эти упреки к себе, пересказавшему [своими словами] едва не каждую книгу и все перетолковавшему и исказившему, и многообразно извратившему, чтобы выставить призраком и ничтожнейшим из всех призраков показанную на горе божественность? Что же ты не пишешь этого Варлааму, который, — ведь любому желающему возможно посмотреть и на предложенное в его писаниях, поскольку никто больше из теперешних людей об этом свете ничего не говорил, — сам от себя устремляясь клеветать на всякое божественное светоявление, говорит, что «если мы, имея сейчас дело с самым благодатным из всех светоявлений, каковым является то, что на Фаворской горе, докажем, что в нем нет ничего высшего видимых чувственным образом [явлений], то чту нужно думать о других светоявлениях — это мы оставим для имеющих ум»?

73. Итак, что же не к нему и не ради него ты пишешь эти возвышенные предложения и отвращающие предписания, но к нам, вознамерившимся говорить против него в защиту таинственно показанной на Фаворе божественности? Или ты тогда согласишься, что божественные {стр. 142} таинства суть таинства, если никто не будет выступать против бесчестящих и уничижающих их, и разоряющих при помощи долгих писаний? Ведь ты считаешь, что это мы нуждаемся в тщательном исследовании, которое ты высмеиваешь, что мы этого всем известного [человека], худо мыслящего, держащегося порочного мнения, изобличили, а евангельские, апостольские и отеческие писания, следуя божественному и Владычнему повелению, испытали [560], и, сопоставляя их со сделанными им [выводами], показали его перед судящим собором [561], — который он, а не мы инициировали, — воистину хульником. Это ты называешь любопытством, сам теперь защищая его [тезисы]?

74. Итак, поскольку ты это называешь любопытством — когда возвещают собранное из Писания с испытанием истины и посредством нее неправду в высоту глаголющих низложить и обуздать, то ты нам вводишь иное Евангелие, и иное учение, противоположное учению Христа и Его учеников, которым возвещение вечной жизни служит побуждением к испытанию Писаний [562] и низложению всякаго возношения, взимающагося на разум Божий [563]. Полагаю, что сильную благодарность питают к твоей мудрости по причине этого растолкования все начальники порочных ересей всех веков. Ибо что, если бы и Савеллий, — чтобы нам пропустить тех, кто был до него, — сказал те же самые речения, будто не нужно тщательно исследовать различные явления Божии, как ты теперь говоришь про бывшее на горе [явление], но не про реченное святыми о каждом из них, чтобы они были воистину таинствами, как они и есть [на самом деле], и чтобы мы не чтили трех нетварных богов, низших и высшего (ибо в этом обвиняет он православных, как и ты теперь в двух божественностях); итак, если бы так предложил Савеллий, а мы бы подставили ему готовое слушать ухо, то откуда бы мы могли научиться триипостасности божества? Но ни его, ни тебя не послушает кто–либо имеющий ум. Тотчас ведь вскочит Арий, говоря: «Что более таинственно, чем рождение Сына? Оно должно быть почтено совершеннейшим молчанием, и не должен быть показуем рожденно–нерожденный Бог, состоящий из превосходящего и уступающего, или два [бога], и [так, что]», и называя это «несомненно эллинским догматом», подобно тебе.