Сыграй ещё раз, Сэм

— С отъездом особого выбора не было, — объяснил Рик. — С моим испанским прошлым надо было бежать, если я не хотел закончить, как Ласло, гостем рейха. Видите ли, майор, фашисты не особенно меня любят, да и я, правду сказать, их тоже недолюбливаю.

— Мне как-то трудно увязать этот, если позволите, идеализм с пассивной и безучастной личностью, которую вы явно с сугубым тщанием культивировали в Касабланке.

— Это как хотите, — сказал Рик. — Мне и самому порой довольно трудно.

Он докурил сигарету и положил в пепельницу. С него хватит.

— Знаете что, — гневно сказал он. — Я все это проходил в Касабланке с майором Штрассером, и будь я проклят, если собираюсь сидеть тут и проходить все по новой с вами. Человек имеет право оставить при себе хотя бы часть своей личной жизни. Почему я поступал так, как поступал, — мое дело и больше ничье. Теперь, если вопросов больше нет…

Он поднялся, как будто собираясь уходить.

— Ричард, пожалуйста, подожди.

Ее голос! Она.Рик и не заметил, когда она вошла в комнату. Но она здесь.

Он хотел обернуться, взглянуть на нее. Но не стал. Не смог. Снова опустился на стул.

Заговорил Виктор Ласло:

— Прошу вас, мсье Блэйн, нам с женой и вправду нужна ваша помощь. Вы не должны винить нас в том, что сэр Гарольд навел о вас справки. В операции такой важности и тонкости мы должны абсолютно точно знать, где границы лояльности каждого… Про мсье Рено нам все ясно. — Ласло кивнул на капитана. — Для него на первом месте деньги и удовольствия. С такими людьми мы можем вести дела. Но вы — другая история. Я больше не оскорблю вас предложением денег…

— Вы за транзитные письма предлагали мне сто тысяч франков, помните? — сказал Рик. — Или двести тысяч?

— И вы отказались их принять. Вместо этого вы просто отдали бумаги мне — или, пожалуй, правильнее будет сказать, вы отдали их ей.

— Именно, — буркнул Рик.

— Я был готов — мыбыли готовы — пойти на все, лишь бы выбраться из Касабланки. Ильзины чувства к вам меня не заботили, при условии, что мы уедем и здесь продолжим нашу борьбу. — Ласло налил себе воды из графина на столе. — Идет мировая война — мы не можем позволить личным чувствам мешать делу. Я считаю, то, что вы решили встать на нашу сторону, перевешивает любые ваши планы касательно моей жены. Так давайте же скрепим соглашение, к которому пришли в Касабланке. — Ласло встал. — Я протягиваю вам руку — не как другу, ибо знаю, что друзьями нам не быть. Вместо того я протягиваю ее вам как соратнику.

Прошло несколько секунд, прежде чем Рик протянул руку. Виктор взял ее.

— Ласло, я сделаю все, что позволит мне совесть, для вас обоих, для вас и Ильзы. А сколько именно — определю я, и только я. Принято?

— И снова, — сказал Ласло, — с возвращением на поле битвы.

— Еще одно, — сказал Рик. — То, что я сказал Ильзе на аэродроме, было сказано всерьез. Она не сможет последовать за мной и участвовать в моей борьбе. Мы договорились об этом.

Рик услышал ее шаги — Ильза подошла к столу. Ее голос зазвенел. Он уловил запах ее духов. Обернулся и внезапно утонул в ее глазах.

— Майор, — сказала Ильза, — будьте добры, объясните мистеру Блэйну, как обстоит дело.

Глава тринадцатая

Сэр Гарольд встал.

— Мистер Блэйн, — начал он, прочистив горло. — С момента вступления в войну Соединенных Штатов обстоятельства конфликта кардинально изменились.

Рик сидел недвижно, слушал, сердце его колотилось.

— Эта война перестала быть войной одной-единственной свободной страны, Англии, против Третьего рейха. Перестала быть соревнованием двух империй — Британской и Германской. Перестала быть ученым спором о том, какая система правления лучше — фашизм, коммунизм или демократия. Эта война, — сказал он, грохнув по столу кулаком, — битва насмерть.

Ильза поморщилась от грохота. Ласло нет.

— Насмерть, — повторил майор Майлз. — Я не вполне представляю, каков ваш личный опыт в борьбе такого рода, мистер Блэйн.

— Я успел понять, что люблю выигрывать, — откликнулся Рик. — Но успел понять, что рассчитывать на это нельзя.

— Точно так. Теперь, мистер Блэйн, наша война — это и ваша война. — Майор указал на одну из карт на стене. — Вот, — сказал он, — все, что осталось от Чехословакии. — Он постукал по карте указкой. — Это Прага. Как видите, двести миль к северо-востоку от Вены, и не такая уж даль от Мюнхена и от Берлина. Другими словами, Прага — не какое-нибудь восточное захолустье, далекое и недоступное, а цивилизованный город, расположенный в самом сердце рейха и европейского континента. Невозможно переоценить стратегическое и моральное значение этого города.