Сын

На скорую руку соорудили носилки из палок и бушлатов. Люди хорошо знали, как это делается: их дети нередко падали с обрывов или переворачивались в лодках; сыновья и братья, ходившие в море, не раз возвращались на берег покалеченными. Женщины порой умирали в родах. Носилки часто использовали, чтобы спасти жизнь или донести тело до кладбища.

Клэр переложили на носилки, и она снова закашлялась. Пока ее несли вверх по холму, пальцы ее были сжаты как у мертвой, словно навсегда вцепились в обломок балки. Но на подходе к вершине она принялась дрожать всем телом и тихо стонать.

В быстро подступающих зимних сумерках мужчины донесли находку до дома Элис, стоявшего на окраине поселка. Время от времени кто-нибудь останавливался и всматривался в море, надеясь разглядеть под темнеющим небом силуэт потерпевшего крушение судна. Но, насколько хватало глаз, виднелась лишь пустая вода цвета олова.

Поселок располагался у подножия неприступного утеса, отделявшего узкую косу от всего остального мира. На этой полоске суши, выступающей из-под скал, время остановилось давным-давно. Здесь ничего не менялось. Даже старожилы не помнили, чтобы в поселок приходили чужаки. Случалось, что кто-нибудь в порыве отчаяния или любопытства решал взобраться на утес, чтобы навсегда покинуть поселок. К отвесной каменной стене вела извилистая заросшая тропинка и прямо под стеной обрывалась. Дальше нужно было карабкаться вверх. Люди калечились или разбивались насмерть. До вершины сумел добраться только юноша по прозвищу Тихий Эйнар. Холодной зимней ночью он крепко поссорился с отцом и ушел из дома, прихватив с собой (или выкрав у отца) самое необходимое. Он добрался до вершины, но повстречал там нечто, что заставило его вернуться. Никто не знал, что это было. На обратном пути Эйнар сорвался с отвесного склона, рухнул в снег и потерял сознание. Но, очнувшись, сумел срубить и расщепить тоненькое деревце, чтобы добраться до отцовского дома на покалеченных ногах. Так он перестал быть Тихим Эйнаром и стал Хромым Эйнаром. Когда в поселке появилась Клэр, ему было восемнадцать, он был неразговорчивым парнем с отчаяньем в глазах. Он пас овец и предпочитал это занятие общению с односельчанами.

Поселок можно было покинуть по морю, но у этих берегов оно было бурным и непредсказуемым. Даже рыбаки, не уходившие слишком далеко от суши, рисковали. Не было в поселке семьи, у которой море кого-нибудь не отобрало бы.

Старуха Элис была беззубой и сморщенной, но с пронзительным взглядом и острым языком.

– Все вон, – приказала она, когда Клэр занесли к ней в дом. Мужчины ушли, и Элис провела рядом с девушкой всю ночь, возвращая ее к жизни. К старухе нередко приносили покалеченных, тех, кого не удавалось вылечить своими силами, а женщины приходили к ней как к повитухе.

Стащив с девушки разодранную одежду, Элис растерла ее грубым полотном, а затем укутала в мягкую овчину. Масляная лампа коптила и давала мерцающий свет. Когда Клэр, наконец, отогрелась, Элис налила в плошку травяной отвар, который приготовила в железном чайнике над огнем, и стала поить ее с ложечки, помогая приподняться в постели. Клэр послушно пила. Сперва понемногу, а потом все более жадно.

– Не спеши, а то стошнит, – сказала Элис. – Как тебя к нам занесло?

Клэр не ответила. Старуха не стала ее торопить. Когда плошка опустела, она позволила девушке откинуться на подушку. Какое-то время та просто лежала и слушала отдаленный рокот волн. Элис достала из сундука костяной гребень и принялась молча распутывать и расчесывать слепленные морем влажные волосы.

Ветер шуршал в соломенной крыше, и Клэр постепенно сморило. Элис накрыла ее шерстяным одеялом и несколько секунд смотрела, как она спит. Юное бледное лицо в обрамлении разметавшихся вокруг прядей. У Элис не было детей, и теперь у нее было чувство, будто море послало ей дочь. Что это подарок лично ей.

Уменьшив пламя в лампе, старуха завернулась в шаль, устроилась поудобнее в кресле и тоже задремала.

Проснувшись утром, Клэр открыла глаза и бесшумно заплакала. У кровати на полу валялись скомканные просоленные тряпки, в которых ее нашли. Клэр посмотрела на них, затем отвернулась. День за окошком дома стоял ясный, как часто случается после шторма. В свете зимнего утра рыжевато-золотистые волосы девушки отливали темной медью.

Элис положила рядом с ней платье из грубой ткани и произнесла:

– Оденься и поешь.

Вздохнув, Клэр надела платье через голову и спустила с кровати покрытые синяками и царапинами ноги. Одна из лодыжек сильно опухла. Осторожно встав, она похромала к столу, где стояла миска с кашей.

– Как ты сюда попала? – снова спросила Элис. – Как ты попала в шторм?

Но Клэр снова ничего не ответила, только молча посмотрела на Элис зелеными глазами с янтарными крапинками. В ее взгляде было удивление.

– Ты не понимаешь наш язык, что ли?

Вопрос, конечно, был нелепым: если девушка не понимала язык, то не поняла бы и вопроса.