Сын

Пара грифов лениво взлетели, пропуская меня, остальные лишь подвинулись, продолжая заниматься своим делом; потревоженные мухи кружили в воздухе мрачными черными тучами. Земля была усеяна человеческими телами, сотнями или даже тысячами тел. Полуразложившиеся, объеденные зверьем и грифами, изуродованные — бесчисленные. Сначала мой конь ступал осторожно, но, видимо решив, что это бесполезно, двинулся прямо по человеческим останкам.

Головы, куски позвоночника, кисти рук, ребра, почерневшая плоть и белоснежные кости, куски сала, прилипшие к камням, руки и ноги, свисавшие с ветвей тополя, куда их затащила пума или рысь. Повсюду разбросаны ружья, луки, ножи, уже тронутые ржавчиной. Здесь было столько мертвых тел, что их не под силу сожрать волкам, койотам и медведям. Солнце выжгло человеческую плоть, но видно было, что никто из них не скальпирован. Не представляю, кто мог такое сотворить с людьми.

Большую часть лошадей распугали или загрызли волки, но несколько дюжин самых ручных или просто беспомощных паслись в отдалении; громадная серая кобыла все еще оседлана, хотя седло сползло ей под брюхо и почти не давало ходить. Гикнув, я заржал, подражая жеребцу, и поскакал к ней, кобыла застыла, покорно дожидаясь избавления. Я перерезал подпругу, седло с глухим стуком шлепнулось на землю, кобыла вздрогнула, сделала шаг, другой и перешла на рысь. На ляжке у нее красовалось армейское клеймо, а седло-то было индейское — вот уж, наверное, повидала старушка на своем веку.

Одно типи было закрыто наглухо, завалено камнями и ветками. Не спешиваясь, я осторожно разрезал веревки, державшие полог. Внутри валялись два мертвых грифа и еще — множество маленьких тел, сложенных аккуратной поленницей. Кто бы ни сложил их тут, ему явно не хватило сил похоронить их по-человечески, или они умирали слишком быстро и просто не хватило времени. Наверное, оспа или холера или еще какая зараза. Я развернул коня и, пришпорив, заторопился к Тошавею и остальным.

— Их волосы на месте?

— Да.

— Сколько их там?

— Сотни. Может, даже тысячи.

— Думаю, примерно тысяча. Ты ничего не трогал?

— Почти нет. Одно только типи, которое на самом солнцепеке.

Тошавей окинул взглядом каньон — красиво здесь.

— Пожалуй, не самое плохое место, чтобы умереть.

— Кто эти люди?

— Думаю, племя Шустрого Пса. Команчи тенева. Их земли далеко отсюда, и если они поставили здесь лагерь, значит, бежали от чего-то. Наверное, от тасия[59], — он тронул лицо кончиком пальца. — Подарок Великого Белого Отца.

Я завел коня на середину ручья, долго скреб и отмывал его ноги и копыта, потом точно так же поступил со своим телом. Ночью я спал отдельно от остальных. Через несколько дней, когда мы были уже недалеко от деревни, я еще раз до скрипа вымылся в ближайшей речке. Попросил Неекару принести мне мыла из юкки и оставить в сторонке, не приближаясь. Потом еще раз помыл своего коня.

В деревне все было готово к большому празднику и танцу со скальпами. Старый лекарь отвел меня в свое типи, велел раздеться. Он долго окуривал меня дымом кедра и шалфея, потом обтирал тело листьями. Я сказал, что уже мылся с мылом, но лекарь считал, что дым действует лучше.

Спустя несколько недель проезжали команчеро[60], они рассказали, что видели индейцев, которые охотились на бизонов. Тошавей велел собираться на разведку.

— Дай мне ружье — из тех, что взяли у тонков, — с восторгом отозвался я.

Он, должно быть, что-то предчувствовал, потому что без всяких возражений протянул мне ружье, да еще выдал дюжину бумажных пыжей.

Ночью мы жгли костры, но обязательно в оврагах и далеко от деревьев, чтобы ничто не отражало свет. И вот посланные вперед воины вернулись и сообщили, что какие-то индейцы там, в прерии, разделывают бизона. Похожи на делаваров. Делавары были прекрасными следопытами и лучшими охотниками из всех восточных племен и вообще серьезным противником, хотя команчи никогда не признали бы этого.

В эту ночь мы решили не разводить огонь. Делавары тоже не разжигали костров, хотя не могли знать, что мы их выследили. Они короли восточных равнин, а мы — короли западных, и вот они забили два десятка бизонов, но даже не могут развести костер, чтобы отпраздновать это, и тихо сидят в темноте.

Серый рассвет вставал над прерией, стелился туман. Во все стороны разбегались лошади, люди кричали, я не мог отвести глаз от человека, из тела которого торчало четыре или пять стрел, но он продолжал спокойно заряжать свой мушкет. Из полумрака вынырнул воин и пронзил его копьем сзади. Неекару. Раненый все еще продолжал извиваться на земле, но Неекару словно бы ничего не заметил.

Прочих делаваров быстро угомонили, но один умудрился вывернуться. Я стоял поодаль, и он пробежал прямо рядом со мной; я выстрелил, но, кажется, промазал, делавар не замедлил бег.

Я смотрел ему вслед и понимал, что должен делать. Перезаряжать ружье некогда, и я знал, что даже в пылу схватки Тошавей и Писон следят за мной. Пока я все это обдумывал, они вдвоем добили индейца, с которым боролись, заметили убегающего делавара и бросились следом.