Читаем Сын аккордеониста полностью

Однажды к вечеру, когда мы с Лубисом находились в павильоне, послышался шум мотора. «Думаю, это гостиничный «лендровер», – сказал Лубис, прислушавшись. Хоть он и был одним из «счастливых селян», у него была удивительная способность на слух различать автомобили. «Это наверняка Мартин. У него нет прав, но водит он лучше многих из тех, у кого они есть», – добавил он. «Я на него сердит, – признался я. – Не хочу его видеть». Лубис держал перед собой обеими руками мешок с кормом и раздумывал, продолжать ли ему свой путь к стойлу лошади или остаться, чтобы выслушать мои объяснения. «В тот день, когда меня выгнали из гимназии, он продал меня». Лубис положил мешок с кормом на землю. «Я знаю. Панчо рассказывал мне, что Убанбе ходил с ним разбираться. Интересно, о чем он думал, когда тебе залепили в глаз. Видно, о том, что если бы на твоем месте был он, монах бы все зубы ему выбил, – улыбнулся Лубис. – Ты же знаешь Убанбе, он думает, что все можно разрешить кулаками».

«Лендровер» быстро приближался, он уже поравнялся с домом Аделы. Я открыл дверь павильона. «Так что мне ему сказать, Давид?» – спросил Лубис, видя, что я намереваюсь уйти. «Не знаю». – «Скажу ему правду. Что ты был здесь целый день. Что ты где-то неподалеку». Я не возражал и пустился бежать к заднему входу в дом. Поднялся в свою комнату и залез в тайник, который показал мне дядя Хуан.

Клаксон «лендровера» настойчиво гудел у дверей дома, но было ощущение, будто он гудит прямо в комнате, между кроватью и шкафом. Затем наступила тишина, и через несколько минут я услышал шаги на лестнице. Поднимались два человека. Я весь съежился в углу тайника и взял в руки шляпу от Дж. Б. Хотсона. Мягкий фетр успокаивал меня, смягчал ощущение того, что я заживо погребен в яме.

Шаги зазвучали прямо надо мной. «Ну вот, здесь его тоже нет. Я думал, он прилег, но, оказывается, нет», – услышал я слова Лубиса. Я почувствовал резь в глазу, как будто вновь пробудилась боль от удара Гипо. «Наверное, сидит в сортире, рассматривая какой-нибудь из этих скабрезных журналов», – сказал Мартин. Он ходил из стороны в сторону, стук его каблуков отчетливо долетал до меня. «Давид! Что ты делаешь в сортире?» – крикнул он. «Ты ошибаешься. В доме его нет».

Мартин продолжал звать меня, но недолго. Я услышал звук его шагов на лестнице, а потом гудок «лендровера». Мартин прощался с Лубисом. Я вылез из убежища и подошел к окну. «Лендровер» ехал по дороге в сторону каштановой рощи.

Вернувшись в павильон, я обнаружил Панчо, который сидел в стойле Авы. Рядом Лубис чистил кобылу скребницей. «Мартин привез моего брата на «лендровере», – сказал он мне. Панчо над чем-то посмеивался. – Он хотел поговорить с тобой, но торопился и уехал». Смех Панчо стал громче, и Ава повела ушами. «Какие сиськи, Давид!» – наконец воскликнул он. Он употребил слово errape, очень грубое обозначение женских грудей. Лубис жестом изобразил покорность: «Вот видишь, Давид. Этот тоже разглядывал те журналы».

«Вы не возражаете, если мы поужинаем у Аделы? Плачу я», – сказал я, меняя тему. Мне хотелось поболтать. «Я бы предпочел еще сиськи посмотреть», – вновь расхохотался Панчо. «Я не возражаю, Давид, – сказал Лубис. – Но предупреждаю, тебе придется выслушать еще одну-другую пошлую шуточку, прежде чем ты отправишься спать». – «Мне все равно. После того как здесь появился Мартин, меня уже ничем не выведешь из себя».

Выходя из павильона, Панчо шлепнул Аву рукой под брюхом. «Ну почему ты такой идиот!» – раздраженно сказал ему Лубис, выталкивая на улицу.


Кухня у Аделы была очень просторная, и рядом с железной плитой там был еще и очаг, как в старых домах. В ней стояли три длинных деревянных стола, покрытые клеенкой, возле каждого из них располагались скамейки, и она напоминала кухни тех времен, когда люди перемещались пешком или на лошадях. Единственным, что контрастировало с этим общим впечатлением, был холодильник, который Адела купила по совету Хуана.

Адела встретила нас радостными возгласами, словно долго нас не видела и наше появление вызывало у нее бурную радость. «Ну конечно! Я сейчас же приготовлю вам яичницу с ветчиной и картошкой!» – сказала она, указывая на стол у дверей. Потом взяла одну из бутылок сидра, помещенных для охлаждения в ведро, и протянула ее Лубису, чтобы он открыл ее. «Холодильник хорош для мяса и многих других вещей, – сказала она, беря три стакана, – но для сидра лучше всего холодная вода. В этом не сомневайтесь». Странно было слышать из уст Аделы такие слова, как «холодильник». Она была полноватой женщиной с румяными щеками. Из-за покрывавшего ее голову черно-белого платка она сама тоже казалась пришедшей из тех времен, когда люди перемещались пешком или на лошадях. «Я хочу вина. Достань мне бутылку», – сказал Панчо. Лубис дал знак Аделе, чтобы она этого не делала. «Лучше пей сидр. А то еще опьянеешь». – «Оставь меня в покое!» – крикнул Панчо и вытащил бутылку вина из деревянного ящика, стоявшего на полу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза