Сын аккордеониста

Мартин принес пепельницу с одного из столиков кафе и предложил ее синьоре Соне, чтобы она бросила туда окурок. «Ну так как мы договоримся? Вы нам поможете с искусством?» – спросил я ее. «С большим удовольствием. Кроме того, я не знаю, чем мне заняться. Вы же знаете, мой муж со своими друзьями только и делают, что посещают официальные обеды». – «Почему?» – спросил я. «Ты прямо как дурак, Давид. Ты что, не знаешь, что эти итальянцы сражались во время войны вместе с нашими отцами? Они товарищи по оружию». – «Io odio la guerra» – «Я ненавижу войну», – сказала синьора Соня. Мартин вновь подмигнул мне. «Но, по-видимому, была в ней и хорошая сторона, не так ли? Ваш муж в Испании, вы одна в Риме, вам всего тридцать лет, столько мужчин вокруг, взгляды на улице…» Синьора Соня рассмеялась, поднеся к виску указательный палец. «Martin и pazzol» – «Мартин сумасшедший!» – сказала она, удаляясь от нас. «Давид, этим сеньорам следует доставлять немного радости в жизни, – сказал Мартин. – Это мой следующий проект. Клуб, где зрелые дамочки будут получать удовольствие, созерцая красивых официантов. Не здесь, Давид. Здесь такое пока невозможно. Но в Биаррице или Аркашоне это вполне реально. Я убежден». Я знал Мартина с самого детства и все еще не переставал удивляться ему.

Выражение его лица изменилось. «Тереза злится на меня. Поскольку на Боге она не может ничего выместить, вымещает на мне. Словно она хромает по моей вине. Мне она надоела. С тех пор как она заявила о шлюхах, Женевьева стала что-то подозревать. Говорит, что уж на публичный-то дом она не собирается давать денег». Я предложил продолжить занятие. Сентябрьские экзамены неумолимо приближались. «Ты прав. Если я сдам выпускные экзамены, Женевьева ни в чем мне не откажет». И мы принялись повторять основные идеи экзистенциализма Поговаривали, что эта тема выпадет на экзамене по философии.

Тереза. Я совсем не видел ее в гостинице и стал уже бояться, что она сердита на весь мир, а не только на Бога или своего брата Мартина; и особенно зла на меня, поскольку я не подавал признаков жизни после своего единственного за все лето визита. Мне даже пришло в голову воспользоваться каким-нибудь предлогом, чтобы достать письма Берлино через Мартина, сказав ему, например, что я изучаю графологию и мне нужны образцы различных почерков для практических упражнений; но я так и не решился на это. Я уже готов был отступиться от своих намерений, когда столкнулся с Терезой на гостиничной стоянке.

На ней было очень короткое черно-белое платье Она преодолела те несколько метров, что отделяли ее от меня, медленно, шаг за шагом. Последствия болезни теперь проявились заметнее; ее правая нога стала тоньше левой.

Здороваясь, мы поцеловались. «На сегодня у тебя нет никаких обязанностей. Мужчины уехали в Мадрид, а Женевьева в По», – сообщила она мне. «Я ничего не знал», – сказал я. «Нет? А ведь твой отец тоже поехал. Они все заняты подготовкой к открытию спортивного поля и памятника». – «В последнее время я не слишком много разговариваю с родителями», – признался я. Тереза состроила гримасу: «Значит, ты как я. Я с Женевьевой тоже очень мало разговариваю». – «Но Мартин не сказал, мне, что собирается уехать». – «Думаю, отец пригласил его в самый последний момент. Видимо, поэтому он тебя и не предупредил. – Тереза рассмеялась. – Ты хоть понимаешь, Давид? Как глупо. После того как мы не виделись столько дней, мы тратим время на разговоры о людях, которые этого не стоят».

На террасе было полно отдыхающих, и Тереза предпочла пойти в сад. Идя рядом с ней, я остро ощущал преодолеваемое нами расстояние, любую неровность поверхности; когда мы подошли к каменной лестнице, что вела с террасы в сад, ее ступеньки показались, мне высокими как никогда. В какой-то момент при спуске я протянул Терезе руку; но она отвергла мою помощь и продолжала путь самостоятельно.