Сын аккордеониста

«Насколько счастливее я была бы, если бы могла так жить!» – вздохнула Тереза. Мы лежали рядом она курила сигарету, я листал книгу Гессе и читал подчеркнутые ею фразы и абзацы. «Ты хочешь сказать, одна? Без семьи?» Я делал над собой усилие, чтобы мой голос звучал естественно. «Прежде всего подальше от Женевьевы и Мартина. С отцом я неплохо лажу, я тебе уже говорила. Знаю, он тебе не слишком нравится, но это из-за глаз». Я отрицательно покачал головой. Она выпустила струйку дыма. «Возможно, с глазами все наладится. Нам сказали, что во Франции хорошо излечивают хронический конъюнктивит. На днях он позвонил в больницу в Бордо, и ему подтвердили, что уже пару лет делают эту операцию».

Подчеркнутые в книге Гессе места были весьма драматичными. Я был далек от того, чтобы идентифицировать себя с ними подобно Терезе и Адриану, но они мне явно не нравились. Я повернулся к столу и положил книгу между пепельницей и пистолетом. Когда я вновь повалился на кровать, Тереза приподнялась, и мы поцеловались. Ее губы пахли табаком. «А что должны были делать наши родственники в Мадриде?» – спросил я. «Они поехали поговорить с этим известным боксером. Хотят пригласить его, чтобы он придал блеск открытию спортивного поля. И памятника, разумеется», – «Ты имеешь в виду Ускудуна?» Я не раз видел его по телевизору. У него часто брали интервью. «Да, кажется, его так зовут. Это будет большой праздник»; Она села и погасила окурок в пепельнице. На какое-то мгновение ее лицо стало прежним, как до болезни, словно с него слетела маска. Она рассмеялась. «Ты меня разыгрываешь, Давид. Ты же в курсе всего». – «Я ничего не знаю, Тереза. Правда. Только то, что открытие памятника произойдет во время городского праздника». Она встала надо мной на четвереньки. У нее были круглые груди. «Вы все будете участвовать. Твой отец выступит с речью; ты будешь играть на аккордеоне; Женевьева займется банкетом для властей и прочих важных персон. А вечером прямо здесь пройдут показательные бои, и Ускудуну вручат медаль. Его объявят почетным гражданином Обабы». После каждого утверждения она коротко целовала меня в губы, словно била по ним. Я погладил ее грудь. «Откуда ты все это знаешь?» – «Меня интересует все, что имеет хоть какое-то отношение к тебе». Я обнял ее. «У тебя остались силы, чтобы снова заняться этим?» – спросила она. «Думаю, да». Она лизнула меня в ухо.

Тереза подняла трубку. «Позвоню Грегорио», – сказала она. «Зачем?» – «Уже три часа. Нужно что-то съесть. Тебе нравятся сэндвичи с овощами? У нас на кухне их готовят с красным соусом. Очень вкусно». – «Я не хочу, чтобы их приносил Грегорио, Тереза». – «Но он не войдет в комнату, Давид. Оставит поднос у двери. Он ведь всего лишь слуга». Она улыбалась, но лицо у нее снова было таким, каким стало после болезни. Ее глаза оливкового цвета не выражали никакой радости; напротив, из-за них ее улыбка казалась жестокой.

Я продолжать настаивать на своем. Я не хотел, чтобы этот парень приближался к комнате, Я не ручался за себя. Так или иначе Тереза даст ему понять, что произошло между нами, унизит его в моем присутствии. «Ну, тогда даже не знаю, как это сделать Я же сказала тебе, что наш другой официант уехал в Мадрид со своим отцом». Она имела в виду своего брата, Мартин время от времени помогал в гостинице по хозяйству. «Тогда придется идти мне самой», – наконец приняла она решение.

Едва спустив ноги на пол, она сжала губы и поднесла руку к спине. «У меня немного здесь болит, если я делаю резкие движения. Тело пока еще не привыкло к хромоте и выражает свой протест». Она замерла, как статуя, закрыв глаза, в ожидании, пока отступит боль, и свет из окна осветил ее фигуру: все линии от шеи до колен у нее казались идеально гармоничными. Я спросил себя, было ли тело Вирхинии столь же прекрасно, как то, что я созерцал сейчас. Возможно, нет. И кроме того, Тереза была готова – она не раз повторила это, целуя меня, – дать мне все. В какой-то момент я подумал, что, пожалуй, мы бы могли начать с ней встречаться.

Она вошла в ванную комнату и через несколько минут вышла, одетая в джинсы и блузку изумрудного цвета. «Как на мне сидит эта одежда? Это называется pret-a-porter, французам очень нравится. Только не Женевьеве, разумеется. Ей нравится лишь классический стиль». – «Тебе очень идет. Никогда не видел тебя такой красивой». Она подошла, чтобы поцеловать меня. «Как ты хорошо сегодня ведешь себя! Я просто удивляюсь!» На этот раз улыбка затронула и глаза оливкового цвета. Она открыла дверь комнаты. «Я позвоню тебе из кухни, чтобы сообщить меню. Может быть, найдется что-нибудь получше, чем сэндвичи с овощами».