Сын аккордеониста

Телефон зазвонил так громко, что напугал птичек, копошившихся возле гостиницы, и когда я пришел и себя, то уже сидел на кровати с трубкой в руке. Своим резким движением я перевернул коробку, которую дала мне Тереза, и письма вместе с прочими бумагами выпали на пол. «Ну, что хорошего есть на кухне?» – спросил я. Человек на другом конце провода хранил молчание. «Алло?» – спросил я. «Я хочу поговорить с Терезой», – сказала очень осторожно Женевьева, словно ей было страшно говорить. «Это Давид, я пришел навестить Терезу». – «А, я тебя не узнала», – сказала она. Но тем же напряженным тоном. Она, без сомнения, спрашивала себя, что это я делаю в комнате ее дочери после того, как Тереза поправилась. «Ее здесь нет. Она спустилась на кухню что-нибудь перекусить. А я остался почитать книгу Германа Гессе». Я уселся на краешке кровати. У меня было впечатление, что Женевьева видит меня сквозь телефон и что ее сдержанность обусловлена моей наготой. Я вспотел. «Ты не мог бы передать ей кое-что? Скажи, что я звонила из По. Что она уже принята в колледж». – «Что она принята», – повторил я. «Ты же знаешь, она не смогла закончить учебный год из-за болезни. Но здесь она сможет восстановить его, не потеряв года». – «А во французский колледж в Сан-Себастьяне она не сможет ходить?» Это был колледж, где училась Тереза. «Нет, ей придется ездить сюда». – «Это же не так далеко», – сказал я. «Нет, далеко. Шоссе ужасное. Сегодня утром дорога сюда заняла у нас почти четыре часа. Но другого выхода нет». Она повесила трубку, напомнив, чтобы я не забыл передать новость Терезе.

Тереза наконец смогла справиться со слезами и вспомнила фразу из Германа Гессе, громко произнеся: «Почему так далеко от меня все, что мне необходимо для счастья?» Она лежала, скорчившись, возле меня, голову накрыла простыней. «Ненавижу Женевьеву», – сказала она. «Ненавидеть родителей – вещь вполне нормальная», – сказал я. «А ты кого больше ненавидишь, отца или мать?» – спросила она меня. «Мать я не ненавижу. Совсем даже наоборот. А вот отца ненавижу всеми силами души». Я произнес эту фразу с такой горячностью, что она даже вытащила голову из-под простыни, чтобы увидеть мое лицо. «Последнее время я постоянно был дома, – продолжал я, – и уверяю тебя, что не преувеличиваю. Как только появится возможность, я уеду в Ируайн». Я принял это решение, пока говорил.

Занавеска не закрывала всего окна, и в части оконного проема, остававшегося на виду, появились две птички; возможно, подумал я, те самые, которых я видел несколькими часами раньше на ограде в саду. Они поглядывали на сэндвич, который Тереза оставила на тумбочке. «Ты ничего не поела», – сказал я ей. «Мне слишком грустно, чтобы есть». – «Хочешь, спустимся вниз в кафе что-нибудь выпить? Тебе пойдет на пользу, если мы выйдем отсюда». – «Ты был когда-нибудь в По?» – спросила она. Я ответил, что нет. «А я была. Монахини из колледжа как-то возили нас туда на экскурсию. Половину девочек в автобусе укачало». – «Но ведь это красивый город, не правда ли?» – «Лучшее, что там есть, – это обувь. Они делают прекрасную обувь. Когда я туда поеду, то куплю себе двадцать пар. Разумеется, ортопедических. Специальную обувь для тех, кто переболел полиомиелитом». – «Покупай не двадцать пар. Лучше уж сразу сорок», – пошутил я. «А ты доволен, правда, Давид?» – «И да, и нет», – предусмотрительно ответил я. «Я уеду далеко, поэтому ты и доволен». – «Неправда». – «Нет?» – «Нет». Воробьи исчезли с окна.

Комната номер двадцать семь гостиницы «Аляска», неподвижная и безмолвная, оказалась как бы вне мира. «Но тебе от меня не отделаться, Давид, – сказала Тереза, засовывая мне колено между ног. – Каждую субботу я буду приезжать к тебе. Или ты будешь приезжать в По». – «На новом «Велосолексе», – согласился я. Мама сказала Анхелю, чтобы он купил мне один из маленьких мотоциклов, для которых не требовалось водительских прав, чтобы мне было удобнее ездить на станцию. «Тебе купят не «Велосолекс», а большой мотоцикл. Думаю, например, «гуцци». Красного цвета». – «Ну уж, не знаю, откуда тебе это знать». – «Я же говорила, я всегда внимательно слежу за всем, что могут сказать о тебе. Именно так я и узнала, что на тебя рассчитывают, чтобы ты немного оживил праздник в день открытия памятника. Так же я узнала и о «гуцци». Эту идею подбросила твоему отцу жена лейтенанта Амиани, синьора Соня».