Сын аккордеониста

«Что тебе почудилось, Оки?» – спросила та собачку, гладя ее по голове. «Я должен идти», – сказал я. Но она меня не расслышала. «Оки придется остаться здесь. Я не могу взять ее с собой в квартиру». В доме на кухне зажегся свет. «Твои родители о ней позаботятся», – сказал я. «Мои родители переедут жить к моему брату. Оки останется одна. Мне придется приходить сюда каждый день, я ведь не хочу, чтобы она умерла с голоду». Собака виляла хвостом, не отводя взгляда от Вирхинии. «Я должен идти», – повторил я. Она взглянула мне прямо в глаза. «Не сердись, Давид», – сказала она. Какое-то мгновение она колебалась, что ей делать с земляникой, и наконец оставила ее на перилах моста. «Оки, на место!» – приказала она, и собака полезла в будку, стоявшую на другом берегу реки.

Свет становился все слабее, на набивной ткани ее блузки теперь выделялись только яблоки золотистого цвета. Внезапно она стала серьезной. «Мне очень горько покидать мой дом. Особенно когда я думаю, что он останется пустым». В доме было только два окна на верхнем этаже и одно, кухонное, внизу. Входная дверь была очень простой, и, в отличие от многих домов в Обабе, над ней не было навеса. «Это не вилла «Лекуона». Но я жила здесь с самого рождения. И каким бы бедным он ни был, он мне дорог». – «Конечно», – сказал я. «Я хочу сказать, что, получая что-то одно, всегда теряешь нечто другое. Ты меня понимаешь, правда?» Что-то в какой-то точке моей груди словно отпустило меня. Я вздохнул с облегчением. «Я знаю, что с тобой не произойдет то же, что с домом, ты не останешься пустым, но это такой способ выразиться», – добавила она тоном, который напомнил мне Лубиса.

Она подошла к перилам моста и взяла землянику. «Нам для свадьбы нужен аккордеонист, и сначала я думала попросить тебя. Но потом мне показалось, что лучше позвать кого-нибудь другого». – «А когда свадьба?» – «Первого августа». – «Само собой разумеется, я приду». – «Надеюсь, в будущем мы по-прежнему останемся друзьями». – «Я тоже надеюсь». Она отошла еще немного, теперь она была уже на середине моста. «До свидания», – сказал я ей. Потом развернулся и зашагал к спортивному полю по той же дороге, по которой она ходила к вилле «Лекуона».

«Давид! – позвала она. – Разве ты не пойдешь за велосипедом? Ты ведь оставил его прислоненным к дереву на лесопильне». – «Точно!» – воскликнул я. Мне предстояло возвращаться той же дорогой, среди штабелей досок, мимо нашей школы, мимо жилища Хосебы и Адриана. Путь до велосипеда теперь представлялся мне слишком длинным. Вирхиния подошла ко мне. «Поцелуй меня на прощание». Я почувствовал на щеке тепло от ее поцелуя. Потом увидел, как она бежит к дому с земляникой в руке.

Когда я проходил мимо старой столярной мастерской, мне показалось, что жабы произносят нечто что вначале показалось мне непонятным: Win-yi-peg-win-ni-peg-win-ni-peg. Потом я вспомнил: я видел это имя на шляпе от Хотсона в убежище в Ируайне, точнее на ее этикетке. Darryl Barrett Store. Winnipeg . Canada Речь, по всей видимости, шла о каком-то городе в котором побывал американец, спасший свою жизнь благодаря дяде Хуану.

Я вновь стал думать о нашей недавней истории, мои мысли снова вернулись к тетради с гориллой. Поцелуй, которым Вирхиния наградила меня, разрушил колдовство, он стер то, что старались показать мне мои вторые глаза; но действие его оказалось недолгим.

Ночь была светлой, звездной. Но несмотря на это, я не отводил взгляда от желтого пятна, которое велосипедный фонарь высвечивал на шоссе, и сильно жал на педали, пока не доехал до Купальни Самсона. Адриан работал при свете керосиновой лампы, склонившись над столярным станком. «Что ты делаешь?» – спросил я его. «Я делаю жабу». – «Да?» – «Разве ты не слышишь? Это мои соседи». В ночной тишине пение жаб слышалось особенно отчетливо. «Что они говорят?» – спросил я. «Они просят у меня пива. Пи-во-пи-во-пи-во. Но я не дам им. Им это очень вредно». – «А где этот вредный напиток?» – »Там, где всегда, охлаждается». Он вышел из домика и вынул из реки две бутылки.

XIII