Сын атамана

Я оказался прав, для отряда отвели большую хозпостройку на заднем дворе княжеской резиденции, и квартирмейстеры уже нас ждали. Воротынского заперли в глухом чулане, а мы, почистив коней и оружие, приняли баню и расположились на отдых. Завтра снова в дорогу, необходимо обнаружить, где закрепился неуловимый полковник Иртеньев, а значит, надо отдохнуть. Лег спать, но сон не приходил, и я вышел наружу.

Во дворе суета, бегают по своим делам казаки и местные слуги, а у крыльца кучкой стоят козловцы, наверное, хотят с Беловодом о чем-то сговориться. Прошелся туда-сюда, было, подумал вернуться на свое спальное место, но тут меня окликнули:

– Эй, Никифор!

Оборачиваюсь и вижу улыбающегося отцовского порученца Василия Борисова, который выходит из терема.

– Здравствуй, Василий, – тоже расплывшись в улыбке, поприветствовал я его, и сразу же спросил: – С чем приехал?

– Здравствуй, Никифор. По новостям соскучился?

– А то… Привык в Черкасске все знать, а тут, на отшибе, ни новостей, ни достоверных слухов. Сегодня целого воеводу повязали, а он, представь себе, последнюю депешу из Москвы аж два месяца назад получал, и я, рядовой казак, о том, что вокруг творится, знаю больше чем он.

– Ну, это и понятно. Давай присядем.

Борисов кивнул на столы и лавки, которые выносили на двор бывшие княжеские слуги, видимо, для праздничного ужина горожан и Беловода по поводу освобождения Козлова. Мы присели, и Василий передал мне три письма. Одно от отца, другое от Лоскута, а третье от сестры. Отлично, прочту позже, а пока меня интересовали новости.

– Василий, – поторопил я казака, – так чего в мире творится? Говори.

– Ладно, слушай. Первая весть такая. Мазепа со шведами союзнический договор подписал и объявил Малороссию независимым государством.

– Это понятно. А что с нашими армиями?

– Тоже все неплохо. Братья Колычевы Азов взяли. В ночь атаковали укрепления, зацепились за предместья и солдаты с казаками сдались, так что губернатор Толстой сейчас вместе с бывшим астраханским воеводой Апраксиным, генералом Боуром и дьяком Горчаковым в порубе сидит, Воротынского дожидается. Кумшацкий к Орлу подошел. Вы Козлов взяли. Мечетин Тамбов осаждает, а Хохол под Саратовом застрял. Такие вот дела.

– А что с крымским походом на Кабарду?

– Для нас все хорошо сложилось. Каплан-Гирей Первый собрал двадцать пять тысяч крымчаков, три тысячи сипахов, ногайцев тысяч пятнадцать и темиргоевцев больше пяти тысяч всадников. Против этой армии встали кабардинцы под командованием князя Кургоко Хатажуковича, тысяч двадцать, не больше. Сошлись они под горой Канжала, кабардинцы за месяц боев измотали крымчаков набегами, а затем разгромили Каплан-Гирея. Сам хан ушел, с ним тысячи четыре его крымчаков и всего полсотни сипахов.

– Ну хоть что-то не изменилось, – сказал я.

– Про что это ты? – настороженно спросил Борисов.

– Да так, само собой вырвалось.

Обронив случайную фразу, которую не стоило произносить, я закруглил беседу и, сославшись на то, что хочу почитать письма от близких, покинул Борисова. И уже поздней ночью, ознакомившись с посланиями из Черкасска, в которых не было ничего особо важного, я прислушался к радостным выкрикам на княжеском дворе, где люди праздновали освобождение своего города, а затем с улыбкой начал проваливаться в сон. И прежде чем полностью отдаться под власть Морфея, снова подумал о настоящем и будущем.

История пошла иным путем, я молод и силен, передо мной весь мир, и возможность улучшить жизнь своего народа. Получится или нет, вопрос серьезный, и однозначного ответа на него пока не имеется. Однако если не опускать руки, можно что-то исправить и избежать многих глупостей, которые привели к тому, что к концу двадцать первого столетия лучшие представители русского и казачьего народов полегли в войнах, а их потомки, в большинстве своем, надломились духом, спились и превратились в жалких наркоманов. Мне, точнее сказать, личности Богданова, это не нравилось. Старик не хотел этого принимать, и поэтому появился я, химородник Лют, который освоился в новой для себя обстановке, понимает, чего он хочет, и к чему будет стремиться.

46

Швеция. Хельсингборг. 24.10.1708.

Свинцовые штормовые волны Балтийского моря раз за разом накатывались на скалистый берег. Промозглый ветер пронизывал до костей каждого человека, который осмеливался в эту ненастную погоду выйти из своего теплого уютного жилища, а моросящий без остановки мелкий дождик старался проникнуть сквозь любые преграды. Самый обычный осенний скандинавский день. Небольшой приморский городок и пустынный галечный пляж, на котором, закутавшись в темный плащ и надвинув на глаза широкополую рыбацкую шляпу, стоял одинокий человек. Это был мужчина лет тридцати, и время от времени у него дергалась шея.