Сын атамана

Некрасов ушел и за ним появился дядька Аким Булавин, войсковой казначей. Аким, как человек обстоятельный, давал отчет по финансам неспешно, с чувством, с толком, с расстановкой, и говорил минут двадцать. Большинству атаманов его доклад был не особо интересен, а вот донские старшины сразу ушки навострили, так же как и я. И надо сказать, я услышал для себя немало интересного.

В Черкасск, в распоряжение Акима, стекались огромные средства. Во-первых, это добыча всех войсковых соединений, продвигавшихся по России. Во-вторых, введенный в этом году для всех казаков небольшой налог на войну. В-третьих, торговый налог и денежные средства с общественных промыслов: в основном соляных и рыбных. И за год через его руки прошло порядка четырех миллионов рублей, по нынешним временам огромнейшие деньги. Правда, в казне эти средства не задерживались, ведь необходимо кормить и снабжать армии, платить жалованье казакам и бурлакам, обеспечивать беженцев и часть рубликов тратить на содержание войсковых ведомств. В итоге чистый остаток на конец года в казне невелик, всего-то сорок семь тысяч рублей.

После дядьки опять появился отец, решались всякие незначительные вопросы, и на этом совет окончился. Кто не договорил и собирался задать личные вопросы, тот остался на разговор с Кондратом, но большинство казаков, обсуждая решения войскового круга, разошлось по Черкасску. Поначалу я хотел последовать за ними и сразу отправиться домой, все же только с дороги. Но увидел, что полковник Лоскут кивает мне на выход, мол, пошли со мной, и направился за ним.

Вскоре мы оказались в его вотчине, левом крыле здания, где находилось полтора десятка писцов. Прошли между широких удобных столов и вошли к нему в кабинет, небольшое теплое помещение с большим окном. Я кивнул за спину и сказал:

– Серьезно у вас все. Новое здание, писцов прибавилось, и охрана стала строже.

– Расширяемся, – равнодушно бросил Лоскут. Затем он пристально посмотрел на меня, и заметил: – А ты вырос Лют, вытянулся, воином стал. Молодец, достойным казаком станешь.

– Растем, – подражая ему, с деланным равнодушием произнес я, хотя стоит признать, что похвала старого химородника мне была приятна.

Полковник усмехнулся доброй понимающей улыбкой, и присел за свой стол. Я расположился напротив, и обратил внимание на то, что с нашей последней встречи Лоскут сильно сдал. Он как будто высох, и на его лице прибавилось морщин.

Лоскут заметил мое пристальный взгляд и спросил:

– Что, постарел?

– Есть такое дело, – без лукавства ответил я, и предложил: – Может быть, тебе на природу выбраться и в лесу месяц-другой пожить?

– Времени нет, Лют, дел много.

– Ты, Троян, конечно, сам себе голова и человек жизнью умудренный, а я всего лишь мальчишка. Но, на мой взгляд, дела могут подождать, и пока зима, тебе надо отдохнуть.

– Подумаю над этим, – полковник посмотрел на покрытое белоснежными причудливыми узорами окно, и спросил: – Что думаешь, Лют, отобьем царя?

– Да, – я не колебался, – но крови реки прольем, и никому от этого хорошо не станет, ни нам, ни Руси.

– Вот и я так считаю, а потому говорю твоему отцу, что надо прихлопнуть царя Ероху, и этим большую часть вопросов и проблем с себя снять.

– А он?

– Уперся и говорит, что это не по чести.

– Так может быть, мне с ним поговорить?

– Не получится. Он тебя слушать не станет.

– И что делать? Ты ведь наверняка уже все продумал?

– Есть мыслишки…

– Так излагай, чего тянешь.

Лоскут как-то искоса посмотрел на меня, мотнул головой, его седые кудри легко взметнулись, а в глазах появился лихорадочный фанатичный блеск.

– Когда мы с Кондратом на Кагальнике договаривались, чтобы казаков на восстание поднять, он поставил условие, что я поперек его прямого приказа не встану, и за это атаман не будет обращать внимание, что я и мои парни древнюю традицию чтим и химородников ищем. Теперь он этим пользуется, не дает мне полной свободы, а я свое слово нарушить не могу, сам знаешь. Поэтому царя надо убить без разрешения Кондрата, но и без явного вмешательства Донской Тайной Канцелярии. Один храбрый человек пошел, к месту добрался, провел разведку и выполнил свой долг перед Отечеством и народом.

– И этим храбрым человеком должен стать я?

– Правильно. Кондрат, если даже что-то узнает, на родную кровь не поднимется, и мы в стороне. Клялись, что не убьем царя, и мы его не трогали. Все в Войске находились. Само собой, можно твоего батю одурманить, подчинить своей воле и заставить его принять мое предложение. Но зачем нам такой атаман, которого сломали? В общем, на тебя надеюсь. Откажешься, пойму, и другого исполнителя искать стану. Что скажешь, Лют?