Сын атамана

Царевича вызвали на очередной праздник в Преображенский дворец, где проживал Петр со своей императрицей. По какому поводу празднование, Алексей не знал, его об этом не известили. Однако он привычно оделся, и в закрытой карете отправился к батюшке. Путь был не долог, и ближе к вечеру он оказался на месте. Подъезды были ярко освещены, кругом стояли караулы из солдат в парадных мундирах и сновали слуги, которые провожали подъезжающих гостей внутрь. Царевич вышел на морозный воздух, вдохнул его полной грудью, закашлялся и подумал, что хватит в Москве сидеть, необходимо попросить у батюшки серьезное дело и доказать свою полезность государству. Приняв такое решение, он улыбнулся наивной детской улыбкой, лицо его на мгновение разгладилось, и уверенным шагом он направился в основное здание.

В большом зале Преображенского дворца играла музыка, в центре танцевали два десятка молодых пар и, раскланиваясь с вельможами и генералами, царевич приблизился к отцу и его жене, которые разместились на широкой кушетке. Император был бодр и весел, слушал очередную сплетню от князя Меншикова и улыбался, а императрица, полноватая женщина в роскошном парчовом платье, с миловидным и простым лицом, держала на руках одетую ангелочком годовалую девочку, сводную сестру царевича, княжну Анну Петровну. Настоящая семейная идиллия, которой можно и нужно радоваться. Вот только в душе Алексей все же был против того, что эта женщина, родившая его отцу трех детей (двое, Петр и Павел, 1705-го и 1706-го года рождения, скончались во младенчестве), занимает место его матери.

Наследник престола остановился перед императором, и тот, заметив его, воскликнул:

– Алешка, у нас сегодня две радости. Гуляем!

– И что за радости, батюшка?

Алексей учтиво поклонился Екатерине Алексеевне и отцу, и тот ответил:

– Во-первых, поганый пес Мазепа помер. Ехал на коне, а тот его понес и он разбился. Не иначе, как это ему божья кара за измену. Виват!

– Виват!

Боевые генералы и вельможи, верные соратники царя, а так же придворные холуи и подхалимы поддержали императора, а царевич спросил:

– А второй повод?

Петр Алексеевич неожиданно тепло посмотрел на жену и на краткий момент прижал ее к себе. Затем он улыбнулся дочери, которая узнала его, улыбнулась и пролепетала нечто нечленораздельное, и вновь обратил внимание на сына:

– Императрица беременна. Надеюсь, что будет сын.

– Поздравляю, – промямлил растерянный царевич.

Царевич снова поклонился Екатерине и, разогнувшись, наткнулся на презрительный взгляд Меншикова, который с наглой ухмылкой смотрел на него. И не выдержав такого к себе пренебрежения, неожиданно, Алексей сорвался и, ощерившись в сторону светлейшего князя, сказал:

– Спрячь ухмылку, пирожник. Совсем обнаглел. Холоп.

– Что-о-о!? – удивленно протянул Меншиков и, обогнув кушетку, подскочил к нему.

– Алексашка, назад! – выкрикнул император.

Фаворит, уже схвативший царевича за мундир и приготовившийся его ударить, замер. После чего Меншиков отпустил Алексея и, с перекошенным от злобы лицом, сделал шаг в сторону. Все гости, кто находился рядом, замерли в ступоре. Никогда еще наследник не показывал свой норов и, конечно же, вельможам было очень интересно, на чью сторону встанет император.

А Петр Алексеевич, тем временем, набычился и переводил взгляд то на князя, то на сына. Вены на его лбу вздулись, глаза снова пошли навыкат, и Алексей подумал, что самое легкое наказание, которое ему назначит отец, избиение. Но прошла пара минут, государя успокоила жена, которая нашептала ему на ухо что-то ласковое, и он, решив не портить веселье, задавил в себе злобу и натужно рассмеялся.

– Ай, да, Алешка! Зубы показываешь, сын!? Молодец! – Петр посмотрел на понурившегося фаворита, встал с кушетки, правой рукой ударил его по роскошному шитому золотом мундиру и обратился уже к нему: – А ты, Алексашка, знай свое место. Не по чину тебе на наследника престола российского с кулаками бросаться. Он тебе не ровня.

– Мин херц…

Меншиков, который ранее числился одним из контролеров за обучением царевича и несколько раз крепко его избивал за нерадение, угодливо улыбнулся и попробовал оправдаться, но император его не слушал и посмотрел на Екатерину.

– Уложи дочь спать и возвращайся.

Екатерина, молча, покинула зал. Музыка затихла, и танцующие пары разбежались в стороны. Меншиков и Алексей ожидали дальнейших слов царя, которые должны были разрешить конфликт. Однако тут появился срочный гонец, который прошел к царю и протянул ему пакет. Император бросил взгляд на князя и царевича, подозвал к себе молодого слугу, крепкого темноволосого парня с подносом, выпил вина и, окончательно успокоившись, принялся читать полученное письмо. Сначала он усмехнулся, затем побагровел и, бросив бумагу на пол, в ярости стал топтать ее ногами. При этом он постоянно выкрикивал:

– Жив, скотина! Жив, тварь! Бунтовщик! Изменник! Ненавижу!

– Батюшка! – бросился к отцу царевич.

– Мин херц! – с другой стороны встал Меншиков.