Сын атамана

Суровым каменникам грубая шутка пришлась по душе: несколько человек разом вскочили на ноги и со смехом подвезли всех троих на звериных шкурах к столу. Бардадым, чтобы поддержать свою власть над подчиненными, чересчур уж охотно слушавшимися старого есаула, отдал им в свою очередь приказ развязать пленникам на время еды руки, а Даниле и едало, причем, однако, предостерег запорожца, что бы тот не смел уже "брехать".

Первое блюдо состояло из борща, подданного кухарями в огромной деревянной чашке. Вооружившись деревянными же ложками, и хозяева, и гости принялись взапуски хлебать любимую национальную похлебку. По временам только тот или другой из разбойников вешал свою ложку на край чашки, чтобы перевести дух и зачерпнуть себе в кружку серебряным ковшом "горилки" из серебряной же, ведра в полтора, ендовы, как и ковш, очевидно, не купленной на рынке. Данило следовал примеру хозяев; Курбский же и Гришук довольствовались медом, который был подан им после отказа их от "зелена вина". Когда появилось на столе второе и последнее блюдо -- верченое (жареное на вертеле) мясо, ендова с горилкой была опорожнена уже наполовину, и разгоряченные лица, невоздержанные речи и пьяный смех всех членов удалой ватаги наглядно свидетельствовали если не о доброкачественности, то о крепости хмельного напитка. Всех громче и разговорчивее был Яким-Жигуля. Он был неистощим в россказнях о былых подвигах гайдамачьих, из которых особенно понравился слушателям следующий:

"Едет жид с ярмонки, остановился у речки коней напоить. Глядь -- перед ним гайдамака с кием (дубинкой). Затрясся мой жид, как лист на осине.

-- Чего тебе, чоловиче?

-- Купи, жиде, кий!

-- Да на что мне кий?

Тот тронул его кием по плечу. Видит жид, что не отвертишься.

-- А что цена кию?

-- Пятьдесят карбованцев.

-- Цена сходная: получи свои деньги.

Взял гайдамака деньги, отпустил жида. Поехал жид домой, а жинка ждет уже на крыльце.

-- Доброго вечера, тателе!

-- Доброго вечера, мамеле!

-- Что привез с ярмонки?

-- А вот что, -- и кажет ей гайдамачий киек. Удивилась жинка:

-- Что сие такое?

-- Киек.

-- Да где ты его взял?

-- Купил.

-- Купил! Для чего?

-- Стало, треба.

-- А что дал за него?

-- Пятьдесят карбованцев.

-- С ума ты сошел, тателе!

-- Цыц, сердце! Кабы ты сама торговалась, так дала бы и всю сотню".

Хохотали каменники, хохотал Данило, не могли удержаться от смеха и Курбский с Гришуком. Но голод был утолен, и, по просьбе Курбского, его с двумя спутниками "отвезли" обратно в их угол, предварительно перевязав им опять руки. За столом же старый есаул еще более развернулся.

-- Гей, паны-детки! -- крикнул он. -- Покажу-ка я вам тепереча, как в старину у нас угощались.

Подмешав горилки в ведерную братину с медом, он отпил первым, а затем пустил братину в круговую.

-- Да нет ли у вас, детки, бандуры?

Бандура нашлась, и, ударив по струнам, старик затянул своим дребезжащим тенором:

"Гай, гай! Як я бул молод,

Що в мини була за сила!

Ляхив нещадно бьючи,

Рука й раз не зомлила..."

Все бражники дружно подхватили знакомую песню. За первой песней грянула другая, за другой третья.

-- Ну вже, дидусю! -- заметил кто-то. -- Даром, что одной ногой в гробу стоит, а другой, поди, еще гопака пропляшет!

-- И пропляшу! -- гаркнул Жигуля, топая ногой.

-- Ну, где тебе, старина!

-- Пропляшу! -- повторил он и, забренчав на своей бандуре гопака, пустился, в самом деле, в пляс.

-- Ах, Яким, Яким! -- укорил дядьку из своего угла Гришук.

-- Постыдился бы на старости лет юродствовать, -- добавил от себя Курбский.

В ответ Яким, все танцуя, подлетел к ним и шепнул два слова, от которых у тех сердце в груди екнуло:

-- Потерпите: выручу.

После чего, как ни в чем не бывало, продолжал свой молодецкий танец.

Глава двенадцатая

КАК ЯКИМ СДЕРЖАЛ СВОЕ СЛОВО

-- Слышал, Михайло Андреевич? -- тихонько опросил Данило своего господина.

-- Мне послышалось: "Потерпите, выручу", -- ответил Курбский.

-- И мне тоже! -- подкрепил Гришук. -- Уже коли Яким раз сказал, то так тому и быть.

-- Да можно ли дать веру слову разбойника?

-- Разбойником он был, но двадцать лет назад, с тех пор он служил нам верой и правдой.

-- Панич прав, ваша милость, -- поддержал мальчика, со своей стороны, запорожец. -- Старый хрыч себе на уме: перво-наперво опоить молодцов, а там сбежать с нами.

-- Вот этого-то я и не возьму в толк, -- сказал Курбский. -- Если он верный человек, то не обманет своего старого товарища Бардадыма. Либо с ним, либо с нами.

-- А вот погодим, узнаем; ждать, я чай, недолго.

Ждать разгадки поведения Якима пришлось, однако, довольно-таки долго. В былые времена, как известно, пиры продолжались куда дольше, чем в наш деловой век, где каждый час дорог. А каменники, как народ бесшабашный, и в разгуле не знали меры. Из потайного склада выкатили новый бочонок горилки, а там еще один.

Проникавший в пещеру из отдушины в вышине бледной полоской дневной свет уже потух: очевидно, завечерело, а каменники по-прежнему "гуляли". Кто заснул тут же у стола на каменном полу, кто кое-как дополз на четвереньках до своего общего ложа в глубине пещеры, чтобы тотчас пустить глухой храп.